подзывая меня рукой.
А меня охватил ужас. Подняв почему-то вверх, сам не знаю зачем, правой рукой гранату, я начал идти вперед. Как-то так медленно ступали мои ноги, такими тяжелыми казались они мне, когда я поднимал их, чтобы переступить провода, словно кто-то гири подвесил к ним. Ужас объял меня, и на миг все мое сознание словно отключилось, а глаза наполнились туманом. На секунду, которая казалась мне вечностью, забыл я — где я, куда иду и зачем… Еще секунда — и я услышал сверху свист, и где-то далеко за мной раздался звук. Это взорвалась, наверное, брошенная сверху граната. И в тот же миг я осознал, что стою на середине улицы и всматриваюсь в балкон первого этажа стоящего напротив почты каменного дома, а первой мыслью, появившейся в моем мозгу, был вопрос, стоит ли еще на нем олеандр, чьи поломанные ветви видно было из нашего окна на почте.
Но это был лишь маленький, крохотный момент, потому что я бежал снова и вскоре оказался у Березюка, который, спрятавшись за косяком каких-то ворот, ждал меня.
— Испугался, что ли? — бросил он мне. — Ничего! А теперь дальше.
И снова побежал вперед, как тень на стене, чем ближе к концу улицы, тем быстрее двигаясь. Уже, наверное, были мы напротив пассажа, когда по крышам каменных домов захлопали пули.
— Видимо, выследили нас, но жаль их потраченных усилий, — крикнул мне Березюк, на миг замедлившись.
Еще момент — и перед нами замелькал пулемет наших караульных, а через минуту мы были уже на Театральной, направляясь к главному командованию в Народном доме.
Я шел как во сне. Сердце все еще молотом билось в груди, в ушах я слышал странный шум. Какие-то люди ходили по улице, и чем ближе к Народному дому, тем больше их становилось.
— Вот видишь, — отозвался ко мне Березюк, — хорошо прошли ведь? Зря только испугался! Да чего бояться? Знаешь ведь, что если попадет в тебя пуля — тогда смерть и больше ничего. Ты идешь и знаешь, что тебя ждет и смотришь тому известному тебе в глаза. В чем здесь страх? Но мы уже дома, — сказал он, остановившись перед военным, стоявшим на стойке у входа в Народный дом.
— С отчетом из главной почты командованию, — сказал он военному, загородившему нам в сенях дорогу.
— Можно! — ответил солдат и мы, пройдя темные сени, поднялись по лестнице.
В одном из залов гимназии, которая здесь помещалась, руководила главная команда нашего львовского залога. Коридорами сновали гражданские и военные, входили и выходили из залов, где находилась команда, слонялись ученики и какие-то дамы, военные заносили амуницию и ружья и сбрасывали их в углу в коридоре.
В одном из залов видно было сквозь открытую дверь несколько стрелков, которые шли видимо караулить, потому что из раскрытого ящика разбирали патроны и прятали их в патронташи и по карманам.
Шум был повсюду, и какое-то нервозное, удручающее настроение носилось по темным коридорам и залам-клеткам.
Вот уже стояли мы в зале командования, и только то было мне удивительно, что никто не дежурил у входа в нее, и всякий кто хотел, имел ли дело или нет, заходил туда, потому что полно было там людей и тесно, как в магазине «Торговля» перед праздниками. Вспомнилось мне, как заходят у нас то ли в «Просвещение», то ли в редакцию, где редакторы курильщики, где и поговорить можно, и газету почитать, ну и закурить дадут иногда…
Справа какой-то пан выдавал пропуска на другую сторону двум, видимо, польским дамам, потому что на польском объяснял им, где стоят наши караулы и как пройти нашу засаду возле сейма. Какие-то двое панов что-то обсуждали с грубым евреем, который, куря папироску, размахивал руками. Чуть дальше стояли кружком паны, которым молодой хорунжий что-то авторитетно объяснял — наверное, пришли разузнать ситуацию, потому что лица у них были поникшие, а глаза, казалось, ловили каждое слово голоусого стратега…
Здесь было еще более шумно, чем в коридоре, и накурено так, что облачко табачного дыма сумраком ложились на комнату.
Березюк подошел к противоположному углу зала, где за столиком, на котором лежали разбросанные тетрадные листы, помятые газеты, окурки, огрызки колбасы, объедок булки и большая карта с планом Львова, сидел главный командир нашего львовского гарнизона. Тучный, высокого роста, в расстегнутой рубашке, с сигарой в зубах, читал он что-то с карточки и водил пальцем по закорючкам улиц, видневшихся на развернутой карте, останавливаясь иногда на крестиках и кружочках, нарисованным красным и синим карандашом.
Повернул свою голову в нашу сторону, когда Березюк, приняв служебную стойку, стал давать отчет, и, не вынимая сигары из зубов, процедил низким баском:
— Говорю вам, панэ, не мешайте…
Я молча смотрел на эту сцену. А в моем воображении мысли чередовались, бросая на экран моего сознания появляющиеся и исчезающие образы, развевающиеся в этих облаках табачного дыма, носившегося над залом…
«…За столиком для игры в карты в послеобеденном настроении, которое повышают еще больше козыря на руках, больше подошло бы сидеть этому пану, а не за столом главного командира в тот миг, когда решается судьба столицы земли!..» — мелькнула первая мысль. Так и казалось мне, что вот-вот между сигарой и зубами протиснутся и упадут на отчетные карточки и стратегический план слова:
— А я говорил, панэ, — кто с одними трефами сидит, пусть поцелует стол, а не возлагает все надежды на третью даму! Да, панэ!..
И снова появилась мысль из самого таинственного уголка моего подсознания, что где-то я уже видел такое лицо… Ага — в древнем «Зеркале», которое когда-то издавал Корнило Устиянович, была постоянная рубрика с названием «Мы», а под ним такое же лицо с такой же головой, только вылезала она не из воротника стрелковой формы, а из воротничка реверенды священника.
Прошла минута.
Березюк заговорил снова. Но теперь голос его стал не таким, как прежде. Слова срывались остро и звонко падали на стол, за которым сидел командир. Кажется, эта резкость имела успех, потому что атаман снова повернул свою голову в нашу сторону и отозвался:
— Говорите, вы из главной почты, с отчетом? Давайте сюда, — протянул руку за отчетной карточкой. — Э, фю, фю!.. Что он здесь хочет!.. — пробормотал атаман сам себе, читая отчет командира взвода Лискевича. — И минометов, и перевязок! Фю, фю! Как будто у нас здесь, панэ, целые магазины! Ну, ладно, идите, панэ, туда, к тому залу, где висит табличка «VII а» и подождите. Что дадут, то отошлете, а тот, что с
