эти яблоки.
– Вы можете прислать нам домой две корзины? – спросил я.
Миссис Вейн кивнула.
– Я уже отложила их для вас, – заверила она меня.
Я наклонился над бочонком с кресс-салатом и чмокнул миссис Вейн в красную щеку. Она отстранилась, притворившись потрясенной.
– Какое ты нахальное существо! – воскликнула она. – Однако я, так и быть, разрешаю тебе взять эту грушу-форель.
Я принял из рук зеленщицы пятнистую грушу и, откусив большой кусок, принялся с аппетитом жевать, вытирая губы от сока потускневшим рукавом камзола.
– Пожалуй, вам стоит прислать нам корзинку груш. – Я откусил от форели еще кусочек, а другая моя рука незаметно достала яблоко-пиармин из его уютного соломенного домика.
Миссис Вейн заметила мое движение и укоризненно поджала губы. Я скорчил гримасу угодливого ребенка, и зеленщице осталось только пожать плечами.
– Через два-три дня появятся сливы, – намекнула она.
– В таком случае я зайду к вам снова через два-три дня. – И я снова ее поцеловал, а она вытерла грушевый сок со своей щеки.
– Ты одет не самым подходящим образом для конторы Дакета, – заметила она.
– Сегодня я буду морским волком. Я отправляюсь в путешествие по воде.
Миссис Вейн приподняла бровь.
– А твой хозяин знает? – спросила она.
– Я должен предпринять это путешествие именно по поручению хозяина, – ответил я. – А потому не могу больше задерживаться. – Я поднял украденное из корзины яблочко, внимательно его осмотрел и откусил кусочек бело-зеленого плода. Продолжая с наслаждением хрустеть пиармином, я добавил: – Пожалуй, будет лучше, если вы пошлете моей маме целых три корзинки.
– Они простоят всю зиму, – с довольным видом сказала зеленщица. – Если их хранить в прохладном помещении.
Я оглянулся через плечо и увидел двух мужчин могучего телосложения, которые проталкивались сквозь толпу. Мне показалось или они на самом деле были одеты в ливрею Грейсонов?
Пришло время уходить. Я помахал зеленщице рукой, лягнул свинью, которая обнюхивала свеклу, и продолжил свой путь по улице, поочередно откусывая то от груши, то от яблока.
Королевская улица привела меня на площадь Скаркрофт с фонтаном, окруженным мраморными статуями аллегорий и симпатичными кирпичными творениями архитекторов Этельбайта, блестевшими в лучах яркого утреннего солнышка.
Этельбайт, построенный в болотистой дельте, был богат огромными залежами глины, к тому же ее каждую весну приносила разливавшаяся река, и городские ремесленники и торговцы охотно использовали этот природный ресурс. Город производил кирпичи, миллионы каждый год: обычные красные для простых зданий, а также нежно-золотого цвета, синие или пурпурные, черные и коричневые.
Некоторые отличались особенно яркими оттенками – розовыми, желтыми и даже зелеными.
Площадь Скаркрофт представляла собой настоящую феерию шедевров каменщиков, ведь все здесь было сделано из кирпича, являвшегося главной продукцией города. Городская ратуша, увитая плющом, дворцы купеческих гильдий, великолепные особняки бюргеров и местных лордов, Храм, Двор птицы Ворсянки, Новый замок, Большой монастырь Семи миров паломника… Все они сверкали и переливались в лучах утреннего солнца, красные и золотые, черные и синие, розовые и зеленые, покрытые глазурью ярких оттенков. Разноцветные кирпичи выкладывали узорами, которые поднимались спиралями, чтобы поддержать верхние этажи, или вздымались вверх, удерживая на высоте дымовые трубы. Сама площадь была вымощена кирпичом в шахматном порядке, спиралями или с изображением мифических существ – мозаику выкладывали в огромном масштабе, на основе целых кирпичей, а не маленьких кубиков.
Мы также производили стекло, и благодаря искусству стекольщиков город напоминал драгоценный камень: свинцовое стекло, цветные витражи, рассказывавшие историю города, кабошоны, огранка из самоцветов, опаловое стекло с нанесенной на него гравировкой или покрытое эмалью. В результате вся площадь мерцала и переливалась под лучами солнца тысячами ослепительных граней.
На площади находился временный театр, построенный специально для выступления актеров во время осеннего фестиваля, – единственное деревянное сооружение, которое бросалось в глаза.
Еще одним временным объектом являлась статуя нашего короля Стилвелла, женившегося множество раз. Она стояла на пьедестале. В доспехах и с мечом в руке он выглядел как юный воин, с триумфом победивший в войнах Лоретто, – дань горожанам, считавшим каждый пенни – статую сделали из гипса и покрасили под мрамор. Какой смысл высекать фигуру из камня или отливать в бронзе, ведь рано или поздно король умрет и монумент придется заменить изображением другого монарха? Я не мог не восхищаться бережливостью членов Городского совета.
На самом деле я наслаждался всем, что видел. Мою грудь просто распирало от гордости так, что ткань позаимствованной мной туники туго натягивалась, когда я осматривал площадь. Все восемнадцать лет своей жизни я провел в Этельбайте, мне довелось совершить лишь несколько путешествий в другие города, я обожал вырастивший меня город и восхищался шумными горожанами, жившими под защитой его стен.
Площадь Скаркрофт была поистине великолепна, но я знал, что смотрю на нее в момент наивысшей точки расцвета. Город постепенно тускнел, обреченный на забвение из-за ила, медленно душившего порт. Я представил, каким он станет через пятьдесят лет: прекрасные дома опустеют, стекла окон потрескаются, крыши провалятся, цвета потускнеют, площадь наполнится мусором, которым будет играть ветер.
С этим ничего нельзя было поделать, и лучше просто не думать о будущем города.
Я бросил огрызки груши и яблока свиньям и прошел через площадь к высокому узкому зданию со ступенчатым щипцовым фронтоном. Стекла высоких стрельчатых окон украшали фигуры воина, сражающегося с драконом – знаменитого лорда Болдвайна, предка нынешнего герцога Раундсилвера, владельца этого дома. Лорд Раундсилвер был богат, ему принадлежали многие городские сооружения, а также огромный особняк на площади. Однако здесь он проводил совсем немного времени, поскольку по большей части находился при дворе вместе с другими аристократами.
Я с восхищением разглядывал витраж, на котором Болдвайн держит в руке отрубленную голову дракона, а потом подошел к высокой узкой лестнице, которая вела в тесное помещение, полностью пропахшее бумагой, пылью, чернилами и пергаментами.
Адвокат Дакет, мой наставник, стоял в центре комнаты, держа в каждой руке охапки каких-то бумаг. Дакет, невероятно тощий мужчина с заостренной бородкой и меланхоличным морщинистым лицом, был одет в черную адвокатскую мантию, отороченную мехом.
Он носил такую же бархатную шапочку, как и я, но с золотой тесьмой и золотым помпоном, что свидетельствовало о его принадлежности к коллегии адвокатов.
– В городе появились первые пиармины! – радостно сообщил ему я вместо приветствия.
Казалось, мое оживление лишь усилило мрачный сарказм в душе Дакета.
– Что объясняет твой неопрятный подбородок, перемазанный яблочным соком, – заявил он.
Я поспешно вытер губы и подбородок рукавом.
– Миссис Вейн меня угостила, – объяснил ему я.
– Ты сегодня одет, как для выходного дня, – заметил Дакет. – И я желаю тебе получить от него удовольствие не меньше,
