капитуляции.
Энцо мог запугивать других людей, но я не позволю ему запугать себя. Конечно, мой опыт общения с «плохими парнями» и «разбивателями сердец» ограничивался только художественной литературой.
Он хмыкнул.
— Он слишком стар для тебя.
— А при чем здесь его возраст?
В раздражении я швырнула в него салфеткой, и он поймал ее в воздухе и сжал в руке.
Когда его взгляд упал на мой нарядный топ, я не удержалась и опустила глаза, заметив, что виски пролился на мою правую грудь. Тонкий материал топа и бюстгальтер были мокрыми, что означало, что мой сосок просвечивался через эти два хлипких защитных слоя.
— Хадсон трахается только для того, чтобы трахаться. — Слово на букву «т» прозвучало из его рта так, будто этот мужчина протянул свою большую руку между моих ног и провел пальцем по моему клитору.
Гребаный ад.
Но тут я вспомнила его слова и выпалила:
— Так ты, я вижу, собираешься и дальше ехать на этом поезде безумия?
Если Константин задумчивый… тогда как это назвать? Мрачного взгляда Энцо было почти достаточно, чтобы напугать меня. Но что-то подсказывало мне, что он скорее отдаст свою жизнь, чем поставит под угрозу мою.
Энцо прошелся взглядом по моему телу, от черных туфель на шпильках до черной юбки в обтяжку, затем перешел на топ и снова нашел мои глаза.
— Ладно, может быть, я действительно чего-то от него хотела. Полагаю, Наталья сказала тебе, что я неопытная девственница, чтобы ты держал мужчин подальше от меня, но я…
— Что ты только что сказала? — Энцо зашипел, подойдя ближе, и у меня перехватило дыхание, когда он нежно взял меня за подбородок.
Его длинные темные ресницы оставались неподвижными. Глаза цвета эспрессо сфокусировались на мне, как будто я была бичом его существования.
— Да. — Я сглотнула. — Мне двадцать три года, и я ни разу не трахалась.
Пытался ли парень возбудить меня при помощи рук еще в колледже? Да. Удалось ли ему это? К сожалению, нет. Но это было самое активное сексуальное действие, которое испытало мое тело, не считая вибратора.
У меня были высокие требования — я хотела парня из книги, только во плоти. Моя мама не читала и не знала, с какими мужчинами мне хотелось бы встречаться, и поэтому ее попытки сватовства были безнадежными.
— Девственница? — пробормотал он, а затем произнес какое-то слово по-итальянски.
Заметка для себя: погуглить слово «девственница» на итальянском, когда окажусь дома. И еще, неужели я только что ошеломила этого человека, лишив его дара речи?
Он отпустил мою руку, чтобы провести ладонью по челюсти, и его гнев, казалось, усилился, судя по сдвинутым бровям и суровым морщинам, пересекающим лоб.
Я должна был найти в себе силы продолжать борьбу с ним. И мне потребовалось представить себе Китнисс Эвердин из «Голодных игр» с ее бесстрашием, чтобы сказать:
— Я не собиралась позволять какому-то незнакомцу трахать меня здесь, если ты сейчас выглядишь взбешенным именно поэтому.
— Нет? Только в его пентхаусе? У его стеклянной стены, да? Твоя грудь на виду у всего Манхэттена, пока он трахает… — Он прервал себя, словно осознав, что нарисовал яркую картину. Он не знал, что это было седьмым пунктом в списке того, что я хотела с ним сделать.
Мои соски затвердели в ответ на его грязные разговоры, и небольшой импульс похоти заставил меня сжать бедра. Для меня это было в новинку. Мужчины не возбуждали меня, если не были героем книги, написанной женщиной.
Его взгляд упал на мою юбку, словно он знал, что под ней происходит. Мужчина недовольно глянул на меня, будто понимая, что я возбуждена, и почему мне показалось, что он хочет положить меня на свои колени и отшлепать за это?
Хорошо-хорошо, это может быть номером восемь.
Из его уст вырвался целый ряд ругательств на смеси английского и итальянского, а салфетку он бросил в мусорную корзину у стола.
— Ты слишком молодая, — пробормотал он себе под нос. — Слишком хрупкая. — Он резко повернулся, схватился за свои черные волосы, взъерошивая их.
— О чем ты говоришь? Слишком молодая и хрупкая для кого? Для Хадсона?
— Для меня, — прорычал он, разворачиваясь ко мне и тяжело дыша.
Мой рот открылся. Слова застряли в горле от шока. И чем дольше он смотрел на меня таким мрачным, горячим взглядом, тем труднее мне было соображать.
Он откинул полу пиджака и уперся руками в бедра, продолжая смотреть на меня.
— Чего ты хочешь, Мария? — Он наконец нарушил молчание, которое казалось единственным по-настоящему хрупким в комнате.
Я хотела, чтобы он снял пиджак и закатал рукава, обнажив татуировки на руках. Расстегнул рубашку, чтобы я могла увидеть татуировку на его груди.
Я хотела изучить его. Притвориться, что у меня есть художественный талант, и сделать набросок этого человека, стоящего передо мной. Запечатлеть эмоции на его лице. Увековечить в рисунке то, как под одеждой напряглись его мышцы.
— Мария? — повторил он. — Помоги мне, я не знаю, что у тебя в голове, но ты сейчас ходишь по натянутому канату, оставаясь со мной наедине.
Я сглотнула и вернула взгляд к его лицу.
— Почему? — Я провела языком по губам, а он наклонил голову в сторону и провел большим пальцем по линии своих губ, как будто прикасался ко мне.
— Потому что я не трахаю девственниц, и уж точно не тех, кого я поклялся защищать их отцу. — Его руки сжались в кулаки, и я попятилась назад, ударившись о стену. Он поднял руки, словно осознавая, что натворил, и я впервые увидела, как расслабились мышцы его лица. — Я никогда не причиню тебе вреда. — Адамово яблоко дернулось, когда он снова перевел взгляд на мои глаза. — Я пытаюсь удержаться и не дать тебе то, чего ты, похоже, хочешь.
Боже, неужели он так хорошо меня читает? Я должна была быть той, кто читает его, а не наоборот.
— И чего же я хочу? — По какой-то причине я нуждалась в этих словах больше, чем в чем-либо другом.
Его руки расслабились по бокам, и он приблизился ко мне, сокращая пространство между нами. Он наклонил голову, чтобы найти мой взгляд, а его ладони легли на стену за моими плечами.
Когда он не ответил, я сказала правду.
— Я… я хочу… э-э… поцелуй на день рождения. — Проклятое заикание уничтожило ту уверенность, которую я хотела изобразить в этот момент. — Или, может быть, чтобы ты лишил меня девственности, чтобы я могла уже покончить с этим. — Вот так. Я сказала это. Настоящее «это» в моей голове.
