прорвался к нашему владыке и сдерживал натиск демонов, не давая им помешать поединку, пока не подоспело подкрепление.
С его словами в голове оживают образы, часть из которых кажется вполне реальной, но некоторые выглядят тусклыми, смазанными.
— Действительно так всё и было? — уточняю я.
В дверь стучат, и в комнату без приглашения врываются Райдо с Изааром. Игнорируя старшего по званию, что объяснимо нашей близкой дружбой, они бросаются ко мне. Когда накал страстей спадает, я и у них интересуюсь событиями последней битвы, пытаясь сложить эту головоломку воедино. Воспоминания неохотно встают на свои места, постепенно являя полную картину.
Я осторожно растираю виски.
— Зено, а ты знаешь, что стало с Торвальдом? — спрашивает Изаар.
Райдо качает головой, шикая на него.
— Он погиб? — произношу я, и Умник кивает.
На миг всё вокруг меркнет, и я ощущаю лишь гулкую пустоту, разверзшуюся в груди, но что-то не даёт мне покоя. Какой-то едва уловимый диссонанс. Почему известие о гибели северянина не стало для меня неожиданностью? Словно глубоко внутри я уже знал об этом, пусть даже не мог облечь это знание в слова.
Воспоминания вспыхивают в сознании жуткой мозаикой. Поле боя, залитое кровью. Крики, предсмертные хрипы, лязг стали. И посреди этого хаоса…
Голова взрывается болью, будто пронзённая раскалённым прутом. Я судорожно хватаю ртом воздух, пытаясь удержаться за реальность, но видения накатывают безжалостным потоком.
Детали ускользают, не желая складываться в единое целое. Я силюсь ухватить ускользающую мысль, но неумолимая боль вновь затапливает разум, вышибая из колеи.
Пелена перед глазами рассеивается, и я вижу встревоженные лица друзей. Только сейчас я понимаю, что всё это время стискивал зубы, через силу проталкивая в лёгкие воздух.
— Ты как? — голос Райдо доносится словно издалека, приглушённый гулом крови в ушах.
Я мотаю головой, пытаясь прийти в себя. Липкий пот заливает лицо, во рту — привкус желчи.
— Извини, — хрипло выдавливаю я. — Просто… Торвальд… Не могу поверить, что его больше нет.
— Мы все потрясены, — мягко произносит Изаар. — Он был славным воином и верным другом.
— Как он умер?
— Во время последней битвы он тоже пытался пробиться на помощь Императору, но весь его отряд был истреблён демонами, — отвечает Райдо. — Большая потеря для нас. Ему ведь пророчили звание сержанта…
Мы ещё болтаем, но я немногословен. Больше слушаю, чем говорю. Рассказы друзей хоть как-то оживляют мою память, и происходит это не так болезненно, как когда я сам пытаюсь копаться в собственной голове.
Несколько дней я ещё остаюсь в лазарете, большую часть времени проводя в полудрёме и тщетных попытках восстановить ускользающие воспоминания. Моё сознание словно блуждает в густом тумане, где смутные образы и обрывки мыслей то появляются, то растворяются без следа.
Часы тянутся бесконечно долго, и я почти физически ощущаю, как время стекает по каплям, словно вода из треснувшей чаши. Я должен собрать эти капли, срастить осколки своей памяти, пока не стало слишком поздно. Но как это сделать, когда твой собственный разум восстаёт против тебя?
От бесплодных попыток болит голова, мысли путаются. Порой мне чудится, будто я брежу — явь и морок смешиваются в причудливом хороводе. Только упрямая воля и многолетние тренировки ещё позволяют удерживать рассудок на краю пропасти.
Все эти дни за мной пристально наблюдают, а сам Император интересуется моим здоровьем. Правда, узнаю я об этом от лекарей, с которыми, к счастью, быстро нахожу общий язык. Да и мне самому кажется, будто они всячески угождают мне. Вот только причин я понять не могу. Уж явно дело не в моём чине.
Тело постепенно исцеляется, а вот разум продолжают терзать сомнения и обрывочные кошмары. Просыпаться по ночам в холодном поту для меня становится нормой, чего раньше я за собой тоже не припомню.
Я вновь и вновь мысленно прохожу по знакомым тропам своей памяти, начиная с детства в Лесных Холмах и заканчивая последней битвой. Однако некоторые участки этого пути окутаны непроглядной тьмой, и всякий раз, пытаясь шагнуть туда, я испытываю сильный дискомфорт. Любые попытки отыскать истину в собственном расколотом сознании отзываются лишь головными болями и смятением.
В довершение всего у меня появляется стойкое ощущение, что за мной постоянно приглядывают. И почему это происходит, мне тоже не понятно. Личные лекари Императора навещают меня почти каждый день, что вызывает лишь тревогу. Не припомню, чтобы кому-то оказывали подобную заботу. С чем это связано? Неужели Император так высоко оценил мой вклад в последнее сражение?
Ночь окутывает лазарет душным покрывалом, и в этой тишине мои мысли обретают пугающую резкость и ясность. Стоит лишь смежить веки, как реальность ускользает, а на её место приходят образы, от которых кровь стынет в жилах.
В своих снах я вижу поле боя, залитое кровью и усеянное искорёженными телами. Вижу трупоедов, в чьих глазах пылает неутолимая жажда разрушения. Слышу крики боли и ужаса соратников, от которых волосы встают дыбом.
Самое же страшное — это осознание, что всё это мне знакомо. Что я уже был здесь раньше, среди этого кошмара наяву. И какая-то часть меня до сих пор блуждает в этой преисподней, не в силах выбраться.
Я мечусь по липким от пота простыням, силясь вырваться из липкого кокона ужаса. Но сны держат крепко, утягивая всё глубже в зыбкую трясину подсознания.
Вот передо мной мелькает чьё-то лицо — смутно знакомое, искажённое мукой. Губы шевелятся, силясь произнести нечто важное, но я не слышу ни звука. Лишь раздирающая сердце мольба во взгляде, обращённом в пустоту.
А вот я стою над телом поверженного врага, и горячая кровь струится по моим рукам. Только вместо торжества победы я ощущаю мертвенный холод и всепоглощающую пустоту.
Чьи-то голоса шепчут в темноте — обрывки фраз на грани слышимости. Обвинения? Предостережения? Мольбы о помощи?
Я просыпаюсь в холодном поту, судорожно хватая ртом воздух. Сердце колотится так, что, кажется, вот-вот проломит грудную клетку. Лихорадочно озираюсь по сторонам, силясь отделить явь от очередного кошмара.
Постепенно осознание реальности возвращается. Вот очертания лазарета, слабо освещённого предрассветными сумерками. Тихое дыхание других раненых офицеров за стеной. Специфический запах целебных снадобий. Я здесь. Я жив. Легче от этого не становится. Стоит вновь погрузиться в сон, и кошмары вернутся.
Кто-то, должно быть, услышал мои стоны — у постели возникает обеспокоенное лицо целительницы. Она проверяет повязки, осторожно касается моего лба прохладной ладонью. Что-то спрашивает — кажется, о самочувствии.
Я лишь
