то, гляди, мордвины бы не напали.
Мужики подгоняли лошадей, чертыхаясь про себя, а Михайла шел спереди и с удивлением поглядывал на мелькавшую между изб Волгу. В такое время на ней бывало полно барок. Целые караваны на низ тянулись – с кожами, с хлебом, с салом, с деревянной посудой – к Астрахани. Оттуда, с низу, струговщики тащили волоком струги с солью и с разным кызыльбашским [Персидским – Прим. ред.] товаром – с шелками, с коврами, с урюком. А нынче Волга точно вымерла. Одни рыбаки тянули невода, – точно у них на Имже или на Шаве.
Михайла все оглядывался на Волгу, и ему как-то не по себе становилось. Что-то, видно, и впрямь замутилось. Не такое все стало. Ничего они в Княгинине не знали.
Дорога опять отошла от Волги и пошла гребнем холмов, так что в обе стороны было далеко видно. Прямо перед ними на краю дороги протянулась маленькая деревенька Опалиха. Но на порядке, поди-ка, пусто совсем, избы как нежилые, ворота настежь раскрыты. И народу не видать. Что за притча?
Только у одной избы на завалинке сидел сгорбленный, белый, как лунь, старичишка.
Михайла отошел от обоза. Мужики стали было задерживать лошадей, но он махнул им, чтоб не останавливались, а сам подошел к старику и спросил:
– Дед, а дед, ты чего ж один сидишь? Куда мужики подевались?
Старик поднял голову, загородил трясущейся рукой глаза от солнца и прошамкал:
– Чего тебе, сынок? Не слышу я.
– Куда ваши мужики ушли? – громче переспросил Михайла.
– Мужики? Да в Ельню, слышь, побегли вчерашний день, и бабы и ребята с ими. Мордва, вишь ты, шалит. Бешенцово выжгли, слышь. По сю пору горит. А в Ельне – церква. Иконы вынесут, може, нехристи-то спужаются.
– А тебя чего ж не взяли? – спросил Михайла.
– Меня-то? Мне-то, вишь, не дойти, – прошамкал старик. – Ноги слабы стали.
Старик похлопал себя по острым коленям.
– Церквы-то у нас нет, – бормотал он. – Вот беда. Васятке намедни деньгу дал, чтоб он в Ельне Власу святому свечу поставил. Мой он святой. Думал я, бога Влас-то умолит, чтоб он меня поскорей прибрал. А Васятка, видно, своровал, маковников себе на деньгу купил. Вот бог-то меня и позабыл, прости, господи.
– Ну, прощай, дед! И мы на Ельню идем. Хошь, подвезем?
– Спаси тебя бог, сынок. Езжайте с господом. А мне уж на своем месте помирать.
Обоз прошел пустую деревню, и Михайла бегом догнал его. Налево вдалеке курился затухающий пожар. Мужики со страхом оглядывались на него.
В Ельне ворота опять стояли на запоре, но обоз впустили. На порядке народу было мало, только у некоторых изб мужики грузили на телеги разный домашний скарб. Но посреди села, перед церковью, толпился народ. Мужики кричали, перекорялись.
Михайла сначала и не заметил в толпе мордвина на косматой лошаденке. Он размахивал над головой исписанным листом и кричал:
– Нэ нада бегать! Рэзать нэ будем. Наш царь лист прислал. Мурза с Арзамаса велел тут вам сидеть. А мы на Москву ходить будем.
– Чего вы его, нехристя, слушаете! – закричал с церковного крыльца поп. – Мы, чай, царю Василью крест целовали! Идите в Нижний, там воевода, князь Репнин Александр Андреич, ратных людей и стрельцов собрал. Он эту мордву всю посечет да и вас тоже, коли вы к вору Петрушке приклонитесь.
– Нэ Петруш! Дмитры царь! – крикнул мордвин, но его уж не слушали.
Со всех сторон поднялись крики. Одни хотели итти отсиживаться за стенами Нижнего, другие уговаривали ждать Петрушку. Может, под ним легче будет.
Михайла, не ожидая конца спора, махнул своим мужикам и, свернув в сторону с площади, повел свой обоз дальше к Нижнему.
Под самым Нижним они все время нагоняли возы с крестьянским скарбом, с бабами, с ребятишками на мешках и сундуках. Мужики понуро шагали рядом.
Несколько раз их обгоняли боярские кибитки, запряженные тройкой или четверкой гусем, за ними тянулись телеги с поклажей и с дворовыми. Но навстречу им никто не ехал. Бывало по всем дорогам от Нижнего и мужики едут с городским товаром, и купцы, и бояре, а нынче – никем никого. Показалась опять Волга, но и на ней было пусто.
Дорога раздваивалась. Налево вела к Ивановским воротам в верхний город, вправо спускалась к берегу Волги и шла вдоль хлебных и соляных амбаров и пристаней.
II
– Вот, стало быть, и приехали. – Михайла радостно перекрестился. Сразу и про мордвинов забыл. Довел-таки обоз в целости и не запоздал. Как велел князь, в пять дней дошли. Путь не ближний – не меньше ста верст.
Невежка стал уже заворачивать передний воз к Ивановским воротам, куда тянулись все подводы, но Михайла крикнул:
– Куда? Чай, к Дорофей Минычу едем!
Он взял Невежкину лошадь под уздцы и повернул на дорогу к берегу Волги. Там напротив амбаров и пристаней тянулся ряд изб, некоторые были заколочены. Обозчики с удивлением поглядывали на них и переговаривались, подталкивая друг друга.
Дальше, в торговых рядах, тоже много лавок было на запоре. Михайла покачал головой и подогнал лошадь. У поворота вверх, к Спасским воротам, за высоким тыном была просторная изба Дорофея Миныча. Михайла остановил обоз и застучал в запертые ворота.
Долго никто не открывал. Слышно было, что по двору ходят, переговариваются. Но к воротам не подходили. Михайла постучал сильнее.
– Михалка, да это ты никак? – раздался голос откуда-то сверху. – Ты чего на ночь глядя добрых людей пугаешь?
Михайла задрал голову. С верхушки забора на него весело глядела вихрастая голова Степки, младшего сына Дорофея Миныча.
– Где же ночь? Светло вовсе, – ответил Михайла. – Отворяйте, что ли. С обозом я.
– Отвори, Кирюшка! – звонко крикнул Степка, соскакивая с забора.
Тяжелый засов заскрипел, но ворота все не открывались, и во дворе послышался плачущий женский голос:
– Ой, лишенько! Погоди ты, Кирюшка. Да ты ладно ль разглядел, Степка? Может, прикидывается он, а как впустишь, он мордвой обернется. Ой, горе мое! И Дорофеюшки нету.
– Да будет тебе, матушка! – сердито крикнул Степка. – Говорю тебе, Михалка из Княгинина, князя Воротынского холоп. С обозом он. Отворяй, Кирюшка!
Наконец ворота чуть-чуть приотворились, и Михайла смог протиснуться во двор.
У ворот толпились дворовые, сторож Кирюха, Степка и хозяйка, жена Дорофея Миныча, в съехавшей набок кичке и накинутой второпях однорядке.
– Здравствуй, Домна Терентьевна! – сказал Михайла, кланяясь хозяйке. – Ты чего же пускать меня не хотела? Прикажи ворота открыть, возы ввести.
– Ох, уж и не знаю, Михалка, как быть-то. Нету Дорофея Миныча. К суседям пошел. А одной-то мне боязно. Как
