я остаюсь.
Я боюсь и не доверяю этим праведникам. Они убьют меня.
Они убьют меня, а потом покаются. И Иисус Христос, Сын Божий, простит их.
— Учитель, они убьют меня.
Но он не хочет более слышать меня, он молится.
— Отче мой! Если не может чаша сия миновать Меня, чтобы не пить её Мне, да будет воля Твоя.
— Да будет воля Твоя, – повторяю я и выхожу из дома.
Нет никого кругом.
Я один. И страшно мне. И одиноко.
И голова раскалывается. Сзади. На затылке.
54
Он всё время подталкивает меня к этому.
Нет. Скажу так. Он готовил меня к этому, а теперь оттолкнул. Сделал он это нарочно. Его последний взгляд говорил: «Ты должен поставить точку».
То есть не «помочь», не «погубить», но «погубить, чтобы помочь».
55
Не могу. Не хочу думать об этом. Но проклятые мысли… мысли… мысли! Хотите сделать животное несчастным – дайте ему Разум.
56
А если я ошибаюсь?
Ну что ж! Смерть человека ничего на земле не изменит. Смерть Бога – не причинит Богу никакого вреда.
57
— Сколько ты хочешь? – спросили меня.
Им хотелось узнать, какова цена моего предательства.
— Тридцать сребреников, – сказал я. Но этим людям не до смеха, когда речь идёт о деньгах.
58
Я был в толпе и видел Учителя. То и дело падая, он нёс свой крест и не глядел по сторонам.
Капли крови от иголок тернового венка, смешиваясь с каплями пота, ручьём стекали по лицу. Кто-то даже, не разобравшись, проговорил у меня за спиной:
--- Глядите-ка, плачет кровавыми слезами.
Учитель прошёл мимо, и волосы на моей голове зашевелились – его спина… Нет, не спина, а сплошное кровавое месиво. Какие-то мальчишки, прорвавшись сквозь оцепление, крича и смеясь, бросали Ему на спину приготовленные заранее горсти соли. Он запрокидывал голову, но всякий раз хрипом и стоном, а точнее сказать, хриплым стоном душил боль, не давая себе сорваться на крик.
Легионеры лениво отгоняли сорванцов.
Дети…
Процессия медленно двигалась дальше. Я провожал её взглядом, не в силах ступить и шагу.
Великий Боже, за что Ему такие страдания?
Я посмотрел наверх… Но там всё было ясно.
Вот и всё. Он остался один. И я остался один.
59
Я был так далеко, но отчётливо слышал и замедляющийся стук Его усталого сердца, и последние слова, обращённые к Небу:
–– Боже, Боже мой! Для чего Ты Меня оставил?
60
Что-то я устал.
Какое небо! Ни облачка. Синее-синее. Как глаза той… грешницы, что была без ума от Иисуса. Как её имя? Нет, не вспомню. Ну да Бог с ней! Что я, в самом деле!
61
Я живу у Нимрода. Когда-то давно он обучал меня воровскому ремеслу. Теперь он стар. Живёт честным трудом, потому что ослеп. Если бы Учитель его излечил, Нимрод снова бы воровал. Но Учителя больше нет. Нимрод до конца своих дней останется честным человеком и умрёт в нищете.
62
Боль продолжает мучить меня. Она засела в моей голове, и я стараюсь не делать резких движений. Чтобы не злить её. Часами лежу с закрытыми глазами, словно хочу успокоить её и усыпить. Вот когда хочется поверить в Бога. Когда есть о чём просить.
63
Впервые в жизни меня пугает тишина.
64
— Нимрод, много ли нужно человеку для счастья?
— Пустяки, – отвечает Нимрод, – сначала ослепнуть, а потом стать зрячим.
65
–– Нимрод, ты боишься смерти?
–– Кажется, нет. –– Он криво усмехается. –– Я недостаточно счастлив, чтобы дорожить жизнью.
66
Прошло два дня, как умер Учитель. Меня ищут по всему городу. Но Нимрод меня не выдаст. Я дал ему тридцать сребреников за молчание.
67
Ничего. Скоро всё утихнет. Люди забудут Учителя. Люди забудут меня.
68
Попрошу Нимрода, пусть распустит слух о том, что я удавился. Пусть скажет, что я раскаялся в своём поступке и удавился. Люди легко в такое поверят.
69
Больно…
70
Сегодня мне легче. Боль постепенно стихает. Я смотрю на небо сквозь ветви гранатового дерева и думаю о будущем. (Ты ничего не упустишь в настоящем, говорю я себе, если будешь думать о будущем.) Что же мне делать? Как жить дальше?
Часть вторая
1
Восемь лет путешествовал я, опасаясь мести. Ходил с купцами в Сирию. Побывал в Египте и в Иберии.
Некоторое время жил в Риме, пока правил император Гай Калигула. Еще один сын Бога. Будь он проклят. По его приказу в иудейских кварталах римляне устраивали погромы. И грабили и убивали они при свете дня. И многие покидали свой дом, бросали всё и бежали. А тех, кто остался, погнали из Рима потом при другом императоре. При Клавдии. Будь и он проклят, чего уж там.
2
Отец мой умер молодым. Скончался от ран, полученных на охоте. Память моя почти ничего о нём не хранит. Чёрные, как смоль, глаза. На подбородке ямочка. И голос. Спокойный, тихий голос с хрипотцой: «Пора спать, сынок. Уже поздно…»
Поскольку мать была женщиной набожной, а её безупречная вера в Бога оставалась непоколебимой и в радости и в горе, я делаю вывод, что я похож на отца не только внешне.
3
Мать тосковала по отцу.
Часто молилась, ещё чаще плакала. Видя её слёзы, я и сам начинал плакать. Поэтому до четырнадцати лет я рос в обстановке вечной сырости. Отчего постоянно хворал.
Но после тихой смерти матери меня забрал к себе её двоюродный брат. Он поставил за цель сделать из меня настоящего мужчину. Устроил мне спартанский образ жизни. В любую погоду я спал вне дома, на голой земле. С рассвета и до вечерней трапезы я только и делал, что приседал, прыгал, бегал, плавал и дрался с ним на деревянных мечах. За малейшее непослушание он привязывал меня к яблоне, что
