логотипами незнакомых групп. Буквы обрастают шипами, шипы – терновыми колючками, те захватывают все больше и больше пространства, пока не упираются в край листа.
– Ты вкусно пахнешь.
Я сразу теряю нить лекторской мысли и перестаю записывать.
– Прости, что?
– Преля, а ты не охерел? – прилетает откуда-то сбоку, и мой собеседник съеживается на глазах. Есть во всем этом взаимодействии нечто неуловимо знакомое и гадкое настолько, что трудно дышать. Нет, разумеется, комментарии в моих соцсетях нельзя сравнить с этой мимолетной и, в общем-то, дружеской репликой. Слушай, пора перестать реагировать так остро. И говорить «слушай».
– Как тебя зовут?
Стержень шариковой ручки под его пальцами, кажется, проминает тетрадь насквозь. На скулах расцветают алые пятна.
– Как тебя зовут… по-настоящему? – снова шепчу я на случай, если он не расслышал. – Меня – Майя.
Вместо ответа он закрывает тетрадь и придвигает ее ко мне. На обложке, там, где предполагается информация о классе и номере школы, написано: Апрелев Илья.
Нас разделяет апрель, но людей с таким именем очень мало, значит, это не считается. – Спасибо, теперь мне не так обидно, что родители назвали меня как предмет одежды.
А что ты скажешь насчет фамилии, Март Первый Мудрый?
Оглушенная совпадением – ты словно кинул мне на парту записку, как делал это в школе, – я пропускаю момент, когда все собирают вещи и покидают аудиторию. Ильи рядом нет, но кто-то сидит за моим столом, краем глаза я вижу его сцепленные в замок пальцы. И когда поднимаю голову, Майя Жданова вскакивает со стула, бросается к окну, дергает раму и без единого вскрика шагает вниз, а Майя Зарецкая улыбается и говорит: «Привет!»
Овсянка с мясом
Он из тех, кто в курсе. Красивый мальчик из хорошей семьи со стрижечкой гитлерюгенд, айфоном предпоследней модели и Оксимироном[3] в наушниках. Такие читают новости, находят профили убийц и их девушек в соцсетях и, возможно, украдкой лайкают самые старые – чтобы никто не увидел – посты. Он мог бы писать в комментариях, что я сосала психу перед тем, как тот брал нож и шел резать бездомных. И мог дрочить на мои фотки, представляя себя на его месте. Усредненное лицо с аватарок всех моих хейтеров. Опасность.
– Привет! Ты куришь? – говорит он дружелюбно. Я киваю, потом еще раз, чувствуя себя расстрельным, по которому промахнулись палачи. – Составишь компанию?
Мы выходим в шумный коридор. Я все еще ошарашена неожиданным позитивным вниманием и забываю испуганно озираться по сторонам, но это и не нужно: никто не тычет в меня пальцем и не свистит вслед. Мой спутник машет кому-то, отвечая на приветствие. На лестнице нас перехватывает девчонка с прижатой к груди толстой книжкой, я мельком смотрю на обложку и узнаю «Дом, в котором…» – еще одна записка из прошлого ныряет прямо ко мне в карман.
Ты хочешь сказать, что я все делаю правильно? Ты именно это пытаешься мне сказать, Март?
– Привет, Джон! – выпаливает девчонка и вся светится. Она передает ему книгу. – Я дочитала.
У нее забавный вязаный джемпер с оленями и полные бедра, тесно обтянутые джинсами.
– Расскажешь потом, как тебе, ладно?
Она согласно встряхивает волосами и убегает, а мне вдруг становится хорошо. Я совсем не помню, как это бывает с людьми – хорошо.
– Можно?
Новый знакомый по прозвищу Джон вкладывает книгу в мою протянутую руку, и я поспешно обнимаю увесистый томик. Я не привезла с собой книг – все они остались дома, и сейчас новые квартиросъемщики в лучшем случае смахивают с них пыль, а в худшем – не смахивают.
– Я уже читала ее. Просто хочу вспомнить.
– Ты из Москвы? – интересуется он внезапно и несколько в лоб.
– Да.
– Заметно.
Я мысленно отметаю возможные альтернативы и просто принимаю его слова за комплимент, хотя могла бы поспорить. Прежде чем стать тварью из новостей, я вела небольшой блог: писала обзоры на спектакли, фильмы и прочитанные книги. Ничего особенного. У меня было около тысячи подписчиков – моих ровесников, с некоторыми из них мы общались: переписывались и даже встречались, когда они приезжали в Москву, – чудесные люди из таких крошечных городов, названий которых я никогда не слышала. Возвращаясь домой, я думала о том, что благодаря соцсетям, мессенджерам и блогам все мы живем в одном мире и то, каков он, зависит не от города, а только от того, что ты сам выбираешь в него включать. Я не ощущала никакой разницы между собой и этими ребятами: мы получали схожую информацию и делали из нее схожие выводы. Слово «провинциал» давно утратило смысл. Разве что в Красном Коммунаре беда с интернетом.
– Масочки не забываем! – трубит охранница возле гардероба. Я послушно надеваю свою – так даже легче. Джон отмахивается и идет к выходу. Никакой маски у него, как и у многих здесь, просто нет.
На улице ветрено, а моя куртка осталась в гардеробе. Я все-таки достаю из кармана рюкзака айкос и вставляю в него стик. Джон наблюдает за мной с интересом:
– Дашь попробовать?
Они тут вообще про ковид не слышали, что ли? Хотя обижать его не хочется. Джон едва касается губами фильтра и возвращает обратно. Заключает:
– Вкус так себе, но привыкнуть можно.
Еще один подарок Марта. Он расставался с вредной привычкой тяжело. Просил меня последовать его примеру, но я оказалась слабее. Запах сигарет – даже от волос и одежды – очень его раздражал. Поначалу я просто не курила, пока мы вместе, а потом он купил мне айкос. Для него это было действительно важно, и я не видела причин возражать.
– Не знаешь, можно ли где-то купить такие? – На моей ладони лежит последняя оставшаяся пачка.
– В «Праздничном». Большой торговый центр. Я покажу. – Движением головы он отбрасывает с глаз челку. – Итак, ты – Майя. Всю жизнь маешься?
Точно так же говорила моя бабушка, но слышать это от ровесника как минимум странно.
– Вроде того.
Мы стоим друг напротив друга. От него пахнет можжевельником. В детстве у меня была можжевеловая подвеска – вырезанная из дерева гитара. Запах напоминал о советских фильмах, которые показывали по телевизору в новогодние каникулы.
Я смотрю на Джона и невольно представляю нас за столиком в Brasserie Lambic на Чистых – себя и его, одетого в те же серо-кофейные тона, и, если только он не вздумает повторять свою эскападу про извечную маету, никому и в голову не пришло бы, что он «не оттуда».
Спрашивает:
– Замерзла? – И только тогда я понимаю, что да. – Преля! Сюда иди.
Илья с готовностью выскакивает из-за моей спины, будто только и ждал, когда его подзовут. Он довольно высокий – выше меня на голову – и какой-то марионеточный. Если Джон само спокойствие, то его приятель буквально вибрирует обреченностью потерявшего руль и ветрила корабля.
– Куртку давай.
Сомнительного вида толстовка перемещается с плеч Ильи в руки Джона, а оттуда – ко мне. Я предпочла бы обойтись без нее, тем более что нам действительно пора возвращаться, но из-за угла возникают и решительно направляются к нам две девушки, которых я уже видела в аудитории: подруги, сидели рядом. Как зовут темноволосую, с круглым лицом и наращенными ресницами, я не знаю, а вторая, светленькая, такая принцесса в пластиковых стразах, – Стася, так к ней обратился преподаватель, когда попросил убрать телефон. На долю секунды мне кажется, что они узнали меня и готовы к расправе, однако две пары подведенных черным глаз удостаивают мою персону едва ли бо́льшим вниманием, чем зябко мнущегося неподалеку Илью.
– Катиного папку нашли, – говорит Стася, а ее подруга повисает у Джона на шее и целует его в губы – я вижу это сквозь ее распущенные волосы и тут же смотрю вниз, на грязные мыски своих ботинок.
– Черт, – отзывается Джон, пытаясь разжать ее руки. – Ну, Вик, ладно…
Ему неловко передо мной, что ли?
– Ага, на болоте. Он там мертвый лежал.
– Рядом валялся его велосипед, – подхватывает Вика и смотрит на меня так, словно именно я на нем и ехала. – И рюкзак. Ни за что не догадаешься, что было внутри.
– Страпон, – неожиданно включается дерганый Илья, но лучше бы он этого не делал.
– Отсоси. Парик!
Илья истерично всхлипывает и принимается ржать, но напарывается на пристальный взгляд Джона и замолкает.
– Это был Катин отец, идиот, – тихо произносит Джон, и этого достаточно, чтобы все резко засобирались на лекцию. Я с облегчением возвращаю Илье толстовку. За нашими спинами
