не уронить себя.
Дней восемь мой муж почти не уходил из дома. Он целыми днями слонялся по комнатам; и что было наиболее примечательно в его поведении это то, что он больше не запрещал мне уходить. А я по целым дням бывала вне дома, чтобы… чтобы предоставить ему свободу. На девятый день, раздевая меня, Роза сказала с робким видом:
– Сударыня, это случилось сегодня утром.
Я была очень удивлена. Не самим фактом, конечно, а тем тоном, каким она мне это сказала. Я проговорила:
– И что же все обошлось хорошо?
– О, очень хорошо, сударыня. Он приставал ко мне уже три дня, но я не хотела сдаваться слишком скоро. Будьте добры предупредить меня: когда вы желаете застать нас на месте преступления?
– Отлично, милочка. Постойте: назначим четверг.
– Ну, что же, сударыня, хоть четверг.
– Назначим на пять часов, милая Роза.
– Отлично, сударыня, в пять часов; а где?
– Ну, хоть… в моей комнате.
– Идет; в вашей комнате.
Ну, милая моя, ты понимаешь, что я стала делать. Я бросилась к родителям, потом к дяде в Орвелен, потом к г. Раплэ, судье, другу моего мужа. Я ничего не сказала им относительно того, что хочу им показать. Я заставила всех их на цыпочках подойти к двери, ведущей в мою комнату. Я ждала пяти часов… О, как билось мое сердце! Я также велела прийти привратнику, чтобы у меня было одним свидетелем больше. И вот… и вот, в тот момент, когда часы начали бить пять – я распахиваю дверь настежь. Ах! Ах! Ах! Все было как на ладони… Как на ладони… дорогая моя… О, какая физиономия! …Если бы ты только видела его физиономию!.. Он отвернулся. Вот идиот! Ах, до чего он был смешон!.. Я хохотала, хохотала… Папа был возмущен, хотел ударить моего мужа, но все-таки и он хохотал. И привратник, который помогал ему одеться при нас… при нас… Он застегивал его подтяжки… Это было до того уморительно!. Но Роза – это было нечто поразительное!.. Прямо-таки поразительно… Она плакала великолепно плакала… Драгоценная девушка!.. Если тебе когда-нибудь понадобится ты не забудь про нее… И вот… Я сейчас же пришла рассказать это тебе… сейчас же. Я свободна. Да здравствует развод!..
И она стала танцевать по гостиной. Маленькая баронесса с мечтательным и обиженным видом проговорила:
– Почему же ты не позвала меня посмотреть на – все это?
Могильные
Пятеро приятелей закончили обедать, пятеро богатых светских людей зрелого возраста, трое женатых, а двое холостых. Они собирались так ежемесячно в память своей молодости и, пообедав, разговаривали до двух часов, ночи. Оставшись близкими друзьями, они чувствовали себя прекрасно в обществе друг друга, и, быть может, это были лучшие вечера их жизни. Болтали на разные темы, обо всем, что занимает и забавляет парижан; впрочем, как и в большей части гостиных, разговор их был пережевыванием утренних газетных известий.
Один из самых веселых был Жозеф де-Бардон, – холостяк, самым полным и причудливым образом использовавший жизнь Парижа. Он вовсе не был кутилой или развратником; это был просто любопытный и еще не старый человек, так как ему не было и сорока лет, светский человек в самом широком и лучшем смысле этого слова, одаренный большим умом без особой глубины, всесторонним знанием без истинной эрудиции, быстрой сообразительностью без настоящей проницательности: он извлекал из своих наблюдений и приключений, из всего, что видел встречал и находил, анекдоты в духе романа, комического и философского одновременно, и юмористические афоризмы, создавшие ему в городе репутацию большого ума. Он был оратором обеда. У него всякий раз была какая-нибудь история, на которую рассчитывали. Он начал рассказывать прежде, чем его попросили.
Он курил, положив локти на стол, с недопитой рюмкой коньяку перед тарелкой, погрузившись в оцепенение в ароматической атмосфере табака и горячего кофе, и, казалось, чувствовал себя как дома, подобно тому как некоторые существа чувствуют себя вполне в своей стихии в некоторых местах и в некоторые моменты жизни, – например, набожный человек в часовне или золотая рыбка в аквариуме. Он сказал между двумя затяжками:
– Со мной случилась несколько времени тому назад странная история.
Все воскликнули разом:
– Расскажите!
Он продолжал:
– Охотно. Вы знаете, что я много гуляю по Парижу, как любитель безделушек, который роется в витринах. Я подмечаю сценки, наблюдаю людей, всех, кто проходит, и все, что происходит. Итак, в начале сентября, в прекрасный солнечный день, я вышел однажды из дома, сам не зная, куда пойду. Всегда есть смутное желание навестить какую-нибудь хорошенькую женщину… Выбираешь в своей галерее, сравниваешь мысленно, взвешиваешь интерес, который они возбуждают, их очарование и решаешь, наконец, смотря по настроению. Но когда солнце ярко светит, и воздух тепл, – они отнимают часто всякое желание идти к кому-нибудь.
Солнце светило; было тепло. Я зажег сигару и пошел, куда глаза глядят, по бульвару на окраине. Потом, так как я бродил бесцельно, мне пришла мысль дойти до Монмартрского кладбища и зайти туда. Я очень люблю кладбища; я отдыхаю там и погружаюсь в меланхолию: я чувствую потребность в этом. Кроме того, там есть хорошие друзья, из тех, которых не навещают более; что же касается меня, то я продолжаю время от времени бывать у них. Как раз Монмартрское кладбище хранит одну мою любовную историю, – там погребена любовница, которая сумела задеть самые интимные струны моего сердца, прелестная молодая женщина, воспоминание о которой в одно и то же время заставляет меня очень страдать и сожалеть о многом… И я хожу мечтать на ее могилу для нее все конечно!..
А потом я очень люблю кладбища, так как это чудовищные города с гигантским населением. Подумайте только, сколько мертвых на таком маленьком пространстве, сколько поколений парижан поселилось там навсегда, сколько троглодитов, заключенных навеки в могильные склепы, в маленькие пещеры, прикрытые камнем или отмеченные крестом, между тем как живые занимают столько места, производят столько шума, глупцы… Затем, на кладбищах встречаются памятники почти столь же интересные, как и в музеях. Могила Кавеньяка заставила меня вспомнить, признаюсь в этом, не делая сравнения, – великое произведение Жана Гужона: тело Луи де-Бреза, покоящееся в подземной часовне Руанскаго Собора; – все так называемое современное и реалистическое искусство идет оттуда, господа. Этот мертвец Луи де-Бреза ближе к действительности, ужасные со своей каменной плотью, изуродованной конвульсиями агонии, чем все трупы, которые корчатся на наших гробницах. Но на Монмартрском кладбище можно кроме того полюбоваться полным величия памятником Бодена, памятниками Готье
