Восстания» – в синтетической короткой шубке, в лыжной шапочке и с сумкой через плечо. А он опаздывал. Темнело. Вокруг стали толкаться и глазеть на нее неприятные личности. Тогда Туся поискала глазами милиционера и обратилась к нему за защитой. Он не понял, что она хочет, она не поняла, почему он не понял. Запахло неприятной сценой. Около милиционера она ощутила не только незащищенность, но и чувство, которое испытывает рабыня на невольничьем рынке. Было похоже, что ее приняли за кого-то другого. Но, к счастью, подошел муж, и они сразу ушли.
Саша храбро проводил ее до вагона. Дохнуло дивным запахом топящихся печек и замерзших клозетов. Вагон был плацкартный, но зато почти весь заполнен своими.
Вот так они и ездили все советские годы по городам и весям любимой родины и понятия не имели ни о каких заграницах.
– Не входи, – сказала она, не пуская в вагон.
Он стоял на платформе. И вдруг посмотрел на часы – ему казалось – незаметно. Она поняла: ему надо бежать. Помахала, показала глазами – мол, давай!
Отвернулась, собираясь войти в душный натопленный плацкарт и неожиданно возле проводницы с флажком в руке, стоящей возле еще распахнутой двери, в зеркальном стекле этой двери увидела крупный план, как в кино, растерянного человека – Сашу.
И вот через это немытое стекло они попрощались – навсегда.
До чего же безнадежное слово!
Как правильно по-английски: «never say never»?
Никогда не говори никогда!
…Уже через две недели в Москве Саша стоял с повинным видом в переулке и ждал Тусю.
Пик
Со своим мужем Туська быстро разобралась. И порхала, свободная, в ожидании Саши.
Но Саша был по уши погружен в семью, и у Туси роились страшные мысли, что все зря.
И вот настал его день рождения. Саша уже перешел на московское телевидение и ждал окончания отпуска, чтобы начать полноценно работать.
Его жена еще оставалась в Питере.
А тут Александру сорок. Придумали встретиться и пойти куда-нибудь отметить.
Он снимал квартиру очень далеко, и она однажды у него была и запомнила, где это находится. Попутно он рассказал, как он вышел выносить мусор и захлопнулась дверь его квартиры на втором этаже. И он легко взобрался с перил на козырек над подъездом, придерживаясь за водосточную трубу, а потом и на балкон.
Она решила повторить. Люди равнодушно скользнули взглядом по какой-то карабкающейся вверх женщине. Туся вошла в открытую дверь и придумала, как она его напугает. В однокомнатной квартире негде было спрятаться – но на кухне стоял диванчик, и она залегла там, представляя, что он сейчас войдет и как будет весело.
Время шло, но никто не заходил. Никаких мобильных телефонов тогда ни у кого не было. Она прошлась по квартире, прикидывая, куда его могло понести. Честно говоря, они еще плохо знали друг друга, просто безоговорочно доверяли и любили. Этой гарантии хватало.
Но легкая тревога, что с ним что-то могло случиться, легла на душу, и стало муторно.
Она вернулась на кухню и стала ждать.
Выйти из квартиры она не могла – замок не позволял. Сползать обратно по водосточной трубе не хватало духу.
Она долго лежала. Дневной свет погас. Где-то у соседей по радио играла музыка.
Она прошлась еще раз, все же обдумывая сползание по трубе. Но ее взгляд зацепила странная вещь – женская кофта элегантного вида. Вообще жена у Саши была очень модная и даже носила шляпку – это Туся заметила издали, при одном из прощаний «навсегда» в Юрмале.
И Туся поняла, что приехала жена, и они пошли отмечать, и, очевидно, Саше не удалось ее предупредить, да и как – при отсутствии связи?
И взыграло подлое женское: сейчас все и решим!
Пришлось еще основательно поваляться, слушая соседское радио.
Дверь открылась. Туся зарылась в диванные подушки и поняла, что скорее умрет, чем посмотрит на них.
– Повернитесь! Я хочу видеть ваше лицо! – с легким прибалтийским акцентом сказала жена.
Саши слышно не было. Хотя она знала, что он в комнате.
– Я хочу видеть ваше лицо! – уже с легкой угрозой повторила жена, и Туся подумала, что на ее месте не стала бы ничего просить, а вцепилась бы в волосы и разглядела без спросу.
Наступила пауза, и потом шаги. И потом хлопнула дверь, которую, к счастью, не заперли. И эта мысль очень четко прозвучала в Тусиной голове: могу уйти.
Тогда она оторвалась от диванных подушек, вышла на лестницу и, не торопясь, пошла по улице.
Зеленый глазок такси. И вот она уже едет домой. Рассказывает молчащему таксисту эту историю – интересно зачем? Тот молча дает сигарету. Она с благодарностью берет.
Входит в свою пустую квартиру – дети на даче. Муж живет у друга.
Пусто. И все же это ее квартира. Это ее дом. Это ее стены. Она столько сил потратила сделать ее уютной живой и, кстати, целой – после отсидки свекрови в сталинском лагере две комнаты были отданы эмгэбэшнику. Потом пришлось делать сложный обмен. И вот когда все сделано и трое детей растут и радуют родителей, с ней происходит «оперная страсть», и буквально выть хочется на этой драматической сцене личной жизни.
Накануне она травила тараканов и предполагала провести ночь у Саши. А теперь легла на раскладушку посреди этого смрада, и ей хорошо. Ей лучше, чем тем двоим, – им предстоит тяжелая ночь.
Чем оно закончится – неважно, главное, что они расстались, и, кажется, на этот раз всерьез.
«Завтра поеду к детям, сменю няньку, а то она совсем одурела: ни денег, ни выходных».
Уже две недели лил страшный дождь. Такой тропический, бесконечный на весь сезон, когда даже представить нельзя, что может быть солнце и сухая трава.
Дети сходили с ума на маленькой даче – отсыревший дом никак не мог согреться. Пили горячий чай, благо летний водопровод позволял набирать воду ведрами.
Туся делала перевод с чертова подстрочника и рассчитывала на хоть какой гонорар.
Саша возник внезапно, насквозь мокрый, без зонта, и счастливый, что ее видит.
– Всё, – сказал он, – мы разъехались. Теперь навсегда. Она вернулась в Питер.
Из соседней комнаты, где Саша писал сценарий, донесся его тревожный голос. Его сын заболел ковидом и теперь в госпитале.
И у Туси дочь в госпитале – ей пятьдесят пять лет, а решила покататься на роликах – два перелома со смещением. Не лучшее время валяться на больничной койке.
«Старшие наши чудят», – подумалось каждому из ведущих летопись своей жизни.
А ведь именно этим старшим досталось больше всего от той ситуации сорок с лишним лет назад, когда рухнули их семьи, устои, вера в родителей.
Но поверни все назад, останься она без Саши – страшно представить.
Первый дом
Сделали первый опыт – пожить вместе. Сняли квартиру в высоком доме – их окна выходили прямо на поле ипподрома. Саша стал звать Тусю Анной Карениной. Потом просто Анькой. Прилипло ненадолго.
Высунувшись в окно, они следили за забегами и делали свои ставки. Анька постоянно проигрывала. Она знала за собой это свойство – ни в карты, ни в лотерею, никогда ни в чем ей не везло. Везло в целом.
Утром ехала к детям, которые оставались с нянькой. Отправляла их в школу, младшего в детский сад на пятидневку. Сурово, конечно. Потом бежала к ипподрому. Потом опять к детям. Обед. Уроки. Потом к ипподрому.
Такие забеги изматывали очень, но впереди туманно светило лето.
День рождения Туся отпраздновала с Сашей и своим братом Колей.
Оба ехали на одном троллейбусе из центра, вышли на одной остановке и пошли в одну сторону. Саша заподозрил: брат или нет. Тот близоруко озирался и сверял по бумажке адрес. Попробуй не заподозри!
Вошли в лифт, и там Саша раскололся. Брат Коля был потрясен.
Посмотрели забег лошадей. Саша поставил на жокея в красном жилете. Брат Коля ничего не поставил – он по слепоте не разбирал цвета. Туся – на ярко-желтый камзол.
Выиграл Саша. Туся его поцеловала.
Ох, везучий был, но и работал как проклятый.
Душа у него болела за своих, преданных и брошенных на произвол судьбы. За сына, который отказался с ним общаться. Уехал в Тарту учиться на географа. За жену, ни в чем не виноватую.
Туся предприняла решительный шаг – пошла в женскую консультацию и попросила вынуть спираль. Тогда это был единственный способ избежать беременности, женщины объясняли так: матка думает, что она беременна и не принимает новых сперматозоидов. Именно это
