взором мальчика проходила жизнь людей различного уклада, разного достатка, не схожих судеб и характеров. Все это откладывалось в памяти накрепко, из этого начинало складываться знание и понимание жизни народа, которое потом придаст такую силу достоверности и подлинно жизненной глубины его книгам.
Воспоминаниями об этих поездках и ограничивались, насколько мне известно, рассказы писателя о собственном детстве. О семье, о братьях и сестрах, даже о родителях он почти ничего не рассказывал. Лишь в рукописи «Раздумье» мы находим беглые упоминания о матери и два-три абзаца об отце. Есть в этой рукописи и горьковатое сожаление о том, что рано начавшаяся жизнь в отрыве от семьи, видимо, существенно обездолила человека.
Вот, собственно, и все, что рассказал и написал о своем детстве писатель, о первых шагах на жизненном пути.
Не написал он ничего и о годах в реальном училище. Но он тепло вспоминал учителя словесности Солодкого как человека чуткого, внимательно относившегося к ученикам, бесспорно хорошо знавшего и любившего свой предмет. Солодкий был первым, кто поощрял поэтические опыты юноши реалиста и высказал глубокое убеждение, что литературная деятельность и есть подлинное его призвание в жизни.
С этими напутствиями Р. Фраерман и закончил, в год, когда началась мировая империалистическая война, Могилевское реальное училище. После этого он поступает в Харьковский технологический институт. К 1917 году заканчивает три курса. Студенческая жизнь выходцев из неимущих слоев не баловала достатком. В каникулы приходилось постоянно думать о заработке. Молодой Фраерман то временно служит счетоводом в Бакинской управе, то берется за случайную поденную работу. В 1918 году он отправляется на производственную практику на Дальний Восток и больше на студенческую скамью уже не возвращается.
Начинаются годы скитаний, суровые «университеты жизни». Сначала Фраерман проходит практику в качестве подручного кочегара, не расставаясь еще с мыслью окончить Харьковский технологический институт и стать дипломированным инженером-паровозостроителем. Но годы скитаний приходятся на бурное время коренной ломки социальных основ общественного уклада огромной страны. «Университеты жизни» для молодого человека само собой становятся «университетами борьбы». Понятие о борьбе, естественно, ассоциируется с понятиями об отваге, мужестве, риске, геройстве, о готовности идти на жертвы. Все это верно, но все это не может дать полного представления об огромном душевном напряжении и накале, охватывающем человека в моменты великих классовых потрясений. Теперь многие из нас и не представляют, сколь многозначно было понимание и толкование революции на ее начальных этапах, как многообразен и пестр был спектр оттенков политических знамен, под которыми выступали и проповедовали «свою революцию» самые различные группы, классы и направления. Нам трудно теперь понять во всей реальности, как мучителен и не прост бывал путь к истине на таких крутых поворотах истории. Иным приходилось буквально выстрадать — и выстрадать мучительно — понимание той правды, которая позволяет слить личную судьбу с судьбой народа и неколебимо утвердиться в правоте сделанного выбора.
Выбор пути в революции для харьковского студента не был трудным и тем более мучительным. И дело не только в том, что перед ним, выходцем из беднейшего и угнетенного сословия, революция открывала самые обнадеживающие перспективы, а в том, главным образом, что он хорошо знал, сколь благотворны грядущие социальные преобразования для народа, для широчайших обездоленных масс. А их к тому времени Фраерман знал достаточно хорошо. И местные условия на Дальнем Востоке он сумел изучить вполне прилично и как раз в пору бурных социальных потрясений, особенно четко обнажавших всю гнилость начинавших рушиться устоев.
Революционные события, происходившие в Николаевске-на-Амуре, Р. И. Фраерман описывает в «Огневке», «Буране», «На Амуре», частично в рассказе «На мысу», в повести «Васька-гиляк» и, наконец, в одном из поздних и, на мой взгляд, весьма интересном произведении — большой повести «Золотой Василек». И весьма примечательно, что в каждом из этих произведений рисуется одинаково пестрая картина политических сил. Совпадение это, разумеется, не случайное, оно безусловно отражает реально сложившуюся политическую обстановку, которую хорошо знал по личным наблюдениям будущий писатель.
В то бурное и сложное время Р. Фраерман держался поближе к рабочим-железнодорожникам Никольска-Уссурийского, Хабаровска, Николаевска-на-Амуре, был тесно связан с революционной молодежью, а в пору японской оккупации и с партийным подпольем. Он был свидетелем разгула семеновцев, японских интервентов и отличавшихся особой жестокостью местных анархистов.
На всю жизнь запомнится ему суровая зима 1919 года, когда «небо, бездонно синее, как на верещагинских полотнах, подсинивало золотой песок холодных улиц». Но не одно это яркое сопоставление бездонной синевы и золота будет вызывать память о тяжелом годе, писателю не забудутся до конца дней лютые зверства Макавеевского застенка казачьего атамана Семенова. Застенок этот уже в те далекие годы мог состязаться с будущими фашистскими Освенцимом, Треблинкой и Майданеком, где и после окончания Отечественной войны казалось, что из самой глубины земли все еще доносится «едва слышный погребальный звон».
Мы мало знаем подробностей из жизни писателя в 1918 и в 1919 годах, он почти не рассказывал о себе. Лишь в «Раздумье» Деряев в одном из эпизодов припомнит «три года гражданской войны, три года походной таежной жизни на Дальнем Востоке, вечная опасность, грязь, конина на обед...». Его охватит сильное волнение перед встречей со старым другом боевых лет, «который учил его быть большевиком и который, пройдя царскую каторгу и ссылку, спокойно сел в Макавеевский застенок атамана Семенова».
Все это позволяет предположить, что боевые годы были наполнены для будущего писателя многими опасностями и тяжелыми испытаниями. Они закаляли романтически и революционно настроенного юношу и готовили к новым испытаниям, которые выпадут на его долю, когда он в бурном 1920 году станет боевым комиссаром партизанского отряда.
Назначение на должность комиссара партизанского отряда Р. И. Фраерман получил в самом начале мая 1920 года. Шел ему тогда двадцать четвертый год. Был он невысок ростом, по-мальчишески хрупок сложением и моложав настолько, что ему нельзя было дать его лет, хотя по паспорту значилось, что он еще старше.
Должность комиссара партизанского отряда крупная и весьма ответственная. Часто не командир отряда решал его судьбу в целом и каждого бойца в отдельности, а комиссар. Он являлся тем волевым центром, вокруг которого все сплачиваются. Его политическая проницательность, его мужество, его нравственная сила служили не только примером для всего отряда, но и залогом верности и справедливости принимаемых решений. Так было не только в партизанских отрядах Дальнего Востока, но и в регулярных частях Красной Армии в годы гражданской войны. Да и в Отечественную войну роль боевых комиссаров была велика.
Имя партизанского комиссара Фраермана на Дальнем Востоке
