серого трёхэтажного здания, обходя одиночные патрули охраны.
Они быстро оказались на пропускном пункте, Дмитрию Петровичу было странно и тревожно, чего не скажешь об Игоре, а Анатолий давал последние инструкции:
– Когда здесь полыхнёт, мужики вам не помешают. Нам хорошо башляют, но не столько, чтоб гореть заживо, – Анатолий пытался ещё что-то вспомнить, поигрывая зататуированными пальцами (что Дмитрий Петрович заметил только под светом заводских ламп), показывая всей своей жирной физиономией насколько мучительна доля мыслительной деятельности для его тонкой личности, – И да! – Анатолий наклонился к членам Ордена, будто бы пытаясь скрыться от чужих глаз, – Валите через задний проход, когда закончите. – и улыбнулся золотым оскалом коронок.
Они почти достигли поворота в один из производственных цехов, когда Анатолий, подняв руку, будто готовился скандировать «Но пасаран!», прокричал на весь коридор:
– Не дадим миру замерзнуть!
Дмитрия Петровича обдало холодным потом, веко нервно дёрнулось, Игорь же развернулся на месте и крикнул в ответ:
– Не дадим!
– Тише, мать вашу!.. – шипел Дмитрий Петрович.
Вместе с Анатолием из завода исчез и свет, потому далее они пошли в сопровождении фонарей. Внутри не было никого, лишь какой-то механический гул, как думал Дмитрий Петрович – холодильники и другая аппаратура, поддерживающая жизнь в этом огромной организме. Именно за ними он и пришёл. Однако перспектива работы руками становилась всё более явной, ведь кто бы подумал, что на заводе по производству мороженого – нечему будет гореть, лишь старым оконным рамам, да редкой деревянной мебели в кабинетах администрации. У них было двадцать литров бестолкового бензина и трёхэтажное здание из бетона и стали.
Дмитрий Петрович чувствовал себя опустошённым, вдруг захотелось выпить, причём так, чтобы в хлам, в дрова! Он вновь встретился с чем-то, что ему не по силам. Наверное, поэтому Орден не трогал ничего, кроме холодильников отвлечённых хозяев. Однако Игорь был великолепен: чуть ли не в припрыжку с обеими канистрами бензина летел по кабинетам и цехам в поисках чего-то горючего.
– Игорь! Стой!.. – стараясь как можно тише, обращался Дмитрий Петрович, – Давай разделимся, так быстрее закончим. Встречаемся у запасного выхода.
Игорь был не против и каждый взял по канистре; Дмитрий Петрович выбрал два верхних этажа, а Игорь первый и складские помещения на нулевом.
Без Игоря Дмитрию Петровичу даже стало как-то спокойнее, хотя, конечно, он боялся за него, но всё же, когда он на деле, предпочитал тишину, равномерное, расчётливое, почти ощутимое течение мысли, нежели возбуждение и безалаберность Игоря.
Дело Ордена Стулти стало для Дмитрия Петровича исповедью и причащением, его таинством.
Он был вроде Осириса, только его царством было не Загробное, а Бездна, над которой он висел. И с каждым закатом к нему приходил такой же Дмитрий Петрович, как и он сам, и каждый раз присаживался за его гранитный стол, поставленный на крохотный остров над жужжащей бездной, на котором посередине лежал его огромный старый колун с выщербинами и царапинами. И каждый раз он задавал Дмитрию Петровичу вопрос: «Что тебе нужно?» Вариантов ответа было столько же, сколько раз садился за стол Дмитрий Петрович. Иногда подсудимый с глупой улыбкой отвечал: «жизнь», «справедливость», «вторая попытка», «власть над всем миром», «счастье», «спокойная жизнь и такая же старость», – тогда Дмитрий Петрович, судья, вставал со своего такого же гранитного, холодного, как могила, трона, брал свой колун и, подняв над собой, с жутким спокойствием впечатывал его в черепушку Дмитрия Петровича, подсудимого. Тело падало, а судья медленно обходил стол и продолжал свою работу, разнося тело в металлическую стружку и щепку, крашеную белым, разбрызгивая маслянистую синюю жижу. После сбрасывал тело во всепожирающую бездну со словами: «Ложь». А иногда подсудимый подолгу думал, практически до рассвета, а после вставал и уходил – не сыскав ответа; судья же отпускал его, находя в этом больше правды. Однако ещё ни разу судья не перевёл подсудимого на другую сторону.
Дмитрий Петрович разливал бензин то тут, то там, на каждом предмете, что хоть как-то мог загореться, и сопровождал всё тихими, как шелест листьев в ночи, словами молитвы:
– Они не покаются и не обратятся к Господу Богу своему, вот, я предам их в руки их врагов; да и будут ввергнуты в рабство; и рукой их врагов они будут подвергнуты страданию, – его серебристый крест, висящий на шее, играл редкими искрами от лунного света; слова, несмотря на шёпот, звучали возвышенно, торжественно и заставляли трепетать его собственное тело, вибрирующее от страха перед неопознанным, – И будет так, что они познают, что Я – Господь Бог их, и Я – Бог ревнитель, наказывающий народ Мой за беззаконие!3
Дмитрий Петрович закончил, равномерно наполнив все два этажа бензином и его благоверными парами. Даже если им не удастся полностью остановить производство, то они изрядно попортят жизнь владельцам этой богадельни, а значит и смогут внести хоть сколько-нибудь более весомый вклад, чем тот, который делал весь Орден Стулти до этого.
Одним ударом колуна он раскрошил старенький табурет, а одну из ножек с края облил последними каплями горючего, соорудив таким образом импровизированный факел и, как один добряк, желающий подорвать стену, побежал сквозь коридоры и цеха, поджигая всё на своём пути.
Спустившись, вниз он не обнаружил Игоря, но было видно, что тот не терял времени: мебель была завалена смоченной бензином бумагой, кое-где были сложены в поленницу стулья и табуреты, Игорь даже не забыл облить оконные рамы, но его самого здесь не было. Дмитрий Петрович не стал ждать, ведь уже через считанные минуты вечеринка на верхних этажах будет видна не только охране, и поджог факелом всё, что можно было.
С первого этажа он отправился на нулевой, лишь там теперь мог быть Игорь.
Он вернулся к пропускному пункту, и сразу же чуть не был обнаружен: охрана всё-таки пыталась что-то сделать. В холодном свете люминесцентных ламп, раздражающих вечным электрическим писком, бегали туда-сюда почти однообразные фигуры в чёрном, с жёлтыми надписями на спине «охрана», один из них как раз едва не обнаружил Дмитрия Петровича, пробегая к кнопке пожарной тревоги, когда тот открывал дверь из цеха в коридор. Но Дмитрию Петровичу жутко повезло, охранник вообще никак не заметил половину лица, появившуюся на мгновение в щели между дверью и проёмом.
Всё в теле Дмитрия Петровича сжалось в комочек, как черепаха в своём панцире, и он медленно отошёл за дверь, не став её закрывать.
– Жми, Вася! – кричал один из охранников.
К лёгкому запаху гари добавилась буквально давящая на тело пожарная сирена.
– Выметайся, мужики, ща пожарники приедут!
И охранники не
