Топ за месяц!🔥
Книжки » Книги » Разная литература » Почти три года. Ленинградский дневник - Вера Михайловна Инбер 📕 - Книга онлайн бесплатно

Книга Почти три года. Ленинградский дневник - Вера Михайловна Инбер

7
0
На нашем литературном портале можно бесплатно читать книгу Почти три года. Ленинградский дневник - Вера Михайловна Инбер полная версия. Жанр: Разная литература / Военные. Онлайн библиотека дает возможность прочитать весь текст произведения на мобильном телефоне или десктопе даже без регистрации и СМС подтверждения на нашем сайте онлайн книг knizki.com.

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 3 4 5 ... 65
Перейти на страницу:
собирались, наступила кромешная тьма. Грузовики в величайшем беспорядке загромоздили всю улицу. Стояли вдоль, вкось, поперек, на панели, на мостовой, нос к носу… Командир колонны куда-то исчез.

Наш шофер попытался было на секунду включить фары, но тотчас же чей-то бешеный голос закричал:

«Мне не антиресно видеть твой свет! А ну, гаси!»

Шофер ответил робко:

«Мне и самому не антиресно, милый друг, да ведь ничего не видать».

А тут еще, как полагается, началась тревога. Застонали, завопили в этой тьме сирены. И сразу же в низких облаках зловещее гудение. А уйти некуда: сбоку и сзади напирают тяжелые грузовики, только треск идет. Наконец впереди что-то задвигалось, зафыркало, грузовики тронулись. Прошли два-три метра. «Стой!» Прямо на нас, радиатором к радиатору, тоже легковая. Опять стали пятиться, задели кого-то. Но в конце концов пошли.

Взяли влево по набережной Карповки. Шофер говорит:

«Не вижу мостика через речку. Как бы не угодить в воду!»

Этого еще недоставало…

Повернули наугад и все же попали на мост (в том месте, где Карповка впадает в Невку), только перила задели.

Пошли по улице Льва Толстого, снова на миг зажгли огонь. Патруль: «Пропуск ВТ». Говорим: «Есть». У машины-то он действительно есть, да у меня ночного пропуска нет, а уже больше десяти часов. А теперь с этим строго.

Поехали дальше, не можем найти своих ворот. Снова зажгли огонь. А тут милиционер:

«Еще раз зажжете – стрелять буду!» И ведь не шутит.

Ехали мы до дому около часу. Шофер был еле жив. Говорит:

«На мне вся рубаха взмокла от пота, до того тяжело было ехать».

Грозное что-то и тревожное было в этом ночном и беспорядочном скоплении машин в самом городе.

Сегодня плохая сводка: мы оставили Чернигов.

Артиллерийские снаряды нет-нет и ложатся на город. Вчера ночью три попало на Верейскую, возле Обводного канала. Это хуже, чем бомбежка. Никакого предупреждения, никакой тревоги. Сразу смерть или раны.

14 сентября 1941 года

Тревога! Три тревоги! Пять тревог! Весь день воет сирена…

Подвиг учительницы. Немцы захватили поселок. Согнали жителей в здание кино. Поставили впереди местную учительницу и приказали ей читать вслух немецкую Листовку на русском языке.

Учительница бросила листовку офицеру в лицо.

Немецкий летчик, раненый, придя в сознание, спрашивает, где он. Узнав, что в Ленинграде, в госпитале под знаком Красного Креста, умоляет, чтобы его перевели в другое место.

– Но ведь это госпиталь… Красный Крест.

– Вот именно поэтому. Это особенно опасно. Наши летчики специально бомбят русские госпитали.

Раненый боец. Татарин. Пуля вошла выше соска и вышла через плечо. Входное отверстие маленькое, треугольное. Под ним держат сосуд, куда медленно стекает гной. Потом раненого усыпляют. Он постепенно стихает. Все молчат. Раздается только тоненький монотонный звук, словно кто-то напевает сквозь зубы невнятный мотив. Оказывается, это стонет раненый.

Надрезали грудь, засунули туда руки и стали искать… Очевидно, осколки. Больной содрогался и стонал. Значит, чувствовал сквозь наркоз.

За окнами вьются мухи. Им холодно, они стремятся в дом. Во время тревоги – это единственные живые существа на улице.

Среди имен, которые оставит

Потомкам страшная война,

Останется и Бондарева имя.

Его уже узнала вся страна:

«Вперед! Всегда вперед!» – его девиз.

16 сентября 1941 года

Как-то странно сделалось на душе, когда свежий женский голос сказал кратко: «До конца войны телефон выключен…» Я попыталась что-то возразить, протестовать, но сама поняла, что бесполезно. Через несколько минут телефон звякнул и умолк… до конца войны.

И квартира сразу замерла, захолодела, насторожилась. Оторвалась от всего города. И так телефоны были выключены повсюду в один и тот же час. Остались только считанные: в учреждениях (особо важных), в больницах, в госпиталях.

Друзья мои!.. Я растеряла вас.

Один ушел редактором на фронт.

Другой томится где-то в Подмосковье.

А как бы хорошо

Сейчас всем вместе…

Четвертый,

Не то чтоб друг,

Приятель, полудруг,

Он болен страхом, у него недуг.

А что, вдруг эти годы —

Морщинка на челе истории,

Она разгладится, и все исчезнет.

Она исчезнет, и тогда

От жизни не отыщешь и следа.

Друзья,

Быть может, я напишу когда-нибудь,

Как среди глыб ревущего металла

Поэзия, бедняжка, трепетала,

Теряя нервы и кровавя грудь.

Услада жизни! Радость бытия.

7 часов 20 минут вечера

Сегодня вымыла голову, может быть, в последний раз в жизни. Седая голова. Жизни прожито много. Но можно было бы жить еще. А вот удастся ли… кто знает…

17 сентября 1941 года

Днем

Натерпелась страху: подумала, что потеряла орден. Проискала его целое утро. Возвращалась на квартиру, снова взялась за маленький черный чемодан. Орден лежал в кармашке крышки чемодана.

Пришла ко мне родственница Пушкина (ее бабушка – двоюродная сестра Александра Сергеевича). Сама она вылитая Ганнибал: черные вьющиеся волосы, арапские глаза, толстоватые губы, которые при улыбке складываются совсем необычно. Какая крепкая кровь!

Вера Каэтановна без места, не приспособлена. Ее учреждение эвакуировалось, а она почему-то осталась.

Дала ей полкило чечевицы, кусок черного хлеба и пятьдесят рублей денег. Дочь ее бежала из Пушкина. Сын, больной художник, не встает с постели.

Родственница Пушкина, бегущая из Пушкина от немцев… Все это не так легко придумать даже очень опытному романисту.

Окончательно переехали в институт на так называемое «казарменное положение».

Наша комната очень мала: письменный стол у окна, две железные кровати, этажерка, кресло и два стула. Для умывания приходится вносить табурет и таз.

По стенам – портреты ученых: Клод Бернар, Биша, Пастер, Вирхов, Кох и гравюра: «Английский врач Дженнер делает первую прививку оспы восьмилетнему Джемсу Фипсу с руки молочницы Сарры Нельме».

В комнате – круглая железная печка. Ее по утрам уже протапливает Евфросинья Ивановна. За окном – могучие тополя. Мы внушили себе, что они защитят нас от осколков. Да и сама комната хорошо расположена. В глубине буквы «П», между крыльями дома.

Особенно хороша эта комната вечером, когда мрак заливает весь город и всю территорию больницы. Идешь, и даже не верится, что где-то есть свет. Мрак, первозданный мрак стоит стеной. Ночи сейчас темные, луна ущербная. Умирающая, она появляется только на рассвете.

Идешь по двору, потом проходишь холодный каменный вестибюль главного здания. Горит синяя лампочка, дежурная сидит над книгой. Далеко бьет артиллерия. Небо полыхает на горизонте: там идет воздушный

1 ... 3 4 5 ... 65
Перейти на страницу:

Внимание!

Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Почти три года. Ленинградский дневник - Вера Михайловна Инбер», после закрытия браузера.

Комментарии и отзывы (0) к книге "Почти три года. Ленинградский дневник - Вера Михайловна Инбер"