и выходит из комнаты. Коридор коммуналки забит пыльным хламом: тазами и ведрами, полками, стульями, чемоданами, со стен свисают предметы одежды, половники, рыболовные снасти. Все они взаимосвязаны и образуют единый узор. Облупленные стены бугрятся, выступая из четких границ и будто пытаясь стряхнуть с себя все эти вещи. Нужно быть человеком тонким и ловким, чтобы пройти, ничего не задев. Сеня продвигается в темноте и роняет предметы.
На кухне говорят одновременно несколько человек — голоса звучат все тише и тише и замолкают совсем, когда Сеня выходит из коридора. Первым делом он смотрит в пустую раковину, по стенкам которой стекают разводы пены. За обеденным столом сидят трое соседей, склонившихся над кастрюлей. Двое небритых мужчин за тридцать и девушка лет двадцати пяти. Один сосед — худой и смуглый, в белой рубашке, с кудрявыми волосами на голове, груди и руках. Второй — бородатый мужчина в футболке цвета милитари и спортивных трусах, с неподвижной и строгой физиономией. Время от времени он поправляет дужку очков, заклеенных скотчем. Девушка — полная, с крупными чертами лица, с темными пухлыми губами и большими глазами, она одета в пижаму. Сеня протягивает всем троим руки, старается запомнить их имена: Лена, Артем и Гаэтано.
— Гаэтано? — Рукопожатие Сени и кудрявого типа на табурете длится чуть дольше положенного. У обладателя этого нежного певучего имени оказывается очень приятная на ощупь бархатная ладонь, и Сеня не сразу решается ее выпустить. — Это великолепное имя. Впрочем, как и имена Лена, Артем.
— Новый сосед, — реагирует Гаэтано с сильной задержкой. Вообще-то он говорит с акцентом, он произносит что-то вроде «нови сосьет», но в дальнейшем попыток воспроизвести акцент Гаэтано не будет.
Двое соседей-мужчин могли бы сыграть пару потасканных мушкетеров в новой экранизации «Двадцати лет спустя» Александра Дюма. Гаэтано исполнил бы роль д'Артаньяна, а строгий мужчина в очках — Атоса, у него даже имя созвучное. Лена тем временем окидывает Сеню придирчивым взглядом и сообщает:
— У тебя штанина в грязи.
Перед тем как явиться соседям, Сеня переоделся из домашних штанов в свои парадные брюки. Сеня не знает, где и насколько давно он их испачкал. Возможно, он ходит с этой коричневой полосой недели и месяцы: принимает зачеты, выступает на конференциях, жадно вдыхает дым в курилке Публичной библиотеки, пропускает через себя массив статистических данных о футболистах, полулежа с пивом в руке.
— Я, наверное, упал, — говорит Сеня. — Поскользнулся, когда шел из магазина с продуктами.
Сеня вдруг понимает, что ему очень хочется есть. Жильцы жуют и громко глотают вареную говядину, которую достают из кастрюли. На столе только мясо — грубо нарубленные куски — и две солонки, с солью и перцем, никаких тарелок, гарнира, хлеба и зелени. В этой трапезе есть что-то средневековое — торопливое поедание дикого кабана, убитого накануне. Крестьяне в землянке под светом свечи. Никто не предлагает Сене присоединиться, и, вздохнув, он идет к холодильнику и достает кукурузу в вакуумной упаковке — его диетический ужин. Холодильников на кухне два, как и плит. Из стены торчит провод неясного назначения, бледно-белый, как кость при открытом переломе. В кухне большое окно, замазанное бежевой краской. Сеня засмотрелся на разводы краски в окне, споткнулся о провод, выронил кукурузу из рук, и она закатилась за холодильник.
Обладатель певучего имени Гаэтано расхохотался. «Вот он, момент истины», — думает Сеня. Прямо сейчас соседи формируют мнение о новом жильце — от этих секунд зависит Сенино будущее в этой квартире. Будущее, тесно переплетенное с его opus magnum — биографической книгой о Вагинове. Если не переломить ситуацию прямо сейчас, Сеня останется в их глазах дурачком, этаким мистером Бином, порождающим анекдотичные сцены ежесекундно. Но как это сделать? Сеня — самый миролюбивый парень на свете, но тут ему приходит страшная мысль: нужно кого-то из этих троих жестоко, до крови избить. Схватить за волосы, повалить и долго мутузить ногами. Тогда уже никому не будет смешно, это точно. Сеня и сам ужасается таким мыслям, необъяснимо, как они вообще проникли к нему в голову. Почему-то ему сразу вспомнились громоздкие темные шторы в комнате, как будто именно они в состоянии навязать Сене подобного рода фантазии.
Сеня упустил момент, когда соседи завели разговор о безобразной уборке улиц, но вот Лена уже рассуждает о противогололедных смесях, а Артем часто кивает, внимательно слушая. Впрочем, по лицу Артема сложно понять, внимателен он или нет: его деревянное выражение по ходу беседы не изменяется. Лена говорит громко и властно, с капризными нотками, голосом человека, который слушает остальных с нескрываемой скукой и только и ждет, когда можно будет вставить свое «а вот я считаю».
Сеня пытается встрять в беседу и завоевать сочувствие публики. Он рассказывает про маму — как на днях она поскользнулась возле парадной и сломала руку. Это вранье, она ничего не сломала, хотя в самом деле упала и здорово стукнулась — даже странно, что обошлось без перелома. Соседи выражают сдержанное сочувствие, но Гаэтано смотрит на Сеню с таким выражением, как будто тот долго и нудно пересказывает сюжет бредового сна. Тем не менее Сеня решает, что лед между ним и жильцами растоплен, и убегает за стулом в комнату, чтобы присоединиться к беседе.
— Сейчас любой выход на улицу — это лотерея со смертельным исходом, — говорит Лена, вытирая пальцы о тряпку. — Заработал перелом шейки бедра — считай, повезло.
— Сосульки. Они просто огромные, — говорит Гаэтано.
— Вчера студента убило ледяной глыбой, прямо возле дверей института.
— Я читал эту историю, — встревает вернувшийся Сеня. — Это студент по обмену из Таджикистана. Его описывают как отзывчивого, доброго и веселого человека. Хотя, наверное, это ничего не значит — просто так принято говорить про погибших людей.
— Смерть номер семьдесят два, — вдруг произносит Артем глухим деревянным голосом.
Наступает молчание. Все ждут, когда Артем пояснит, что значит смерть номер 72, но он явно считает, что сообщил достаточно.
— Что значит «смерть номер семьдесят два»? — уточняет Сеня.
Звучат чавканье, причмокивание, глотание в исполнении троих соседей одновременно. Во взгляде Артема читаются усталость и раздражение человека, которого заставляют из раза в раз повторять очевидные вещи. Но, прожевав, он отвечает вполне охотно:
— Это из классификации смертей в каббале — называется «Смерть идиота». Смерть от упавшего кирпича, сосули, куска фасада, балкона или, например, смерть на поломанном аттракционе, смерть в шахте лифта, когда оборвался трос, смерть от удара током — короче, от случайного фактора. Доказано, что ни один великий человек не погиб смертью номер семьдесят два.
— Поэт Александр Галич умер от
