палец, и ребенок опять принялся сосать. Мало-помалу вода утолила жажду, кашица обманула голод, и младенец затих на руках у новой матери, а жена дровосека шептала-напевала ему на ушко колыбельную, всплывшую из мрака времен, сама себе удивляясь:
– Баю-баю, спи, мой маленький товар, баю‑баю, спи, моя товарная единичка, баю-баю, спи, моя детка, баю-бай.
Потом жена дровосека осторожно уложила драгоценное сокровище в свою постель. И тут ее взгляд упал на расправленное покрывало, которое она оставила сушиться прямо на кровати. Это было роскошное покрывало, сотканное из тончайших нитей искуснейшим узором, украшенное бахромой с двух сторон и расшитое золотом и серебром. Никогда она не видела и тем более не держала в руках такого великолепия. Боги, подумала она, постарались на славу, упаковав свой подарок в такую дивную ткань. Вскоре она тоже задремала, продолжая баюкать на руках свой маленький товар, свою драгоценную товарную единичку, закутанную в чудесное покрывало.
Спит наша бедная жена дровосека, спит, обняв своего младенца, спит сном праведников, вознеслась во сне высоко, куда выше райских кущ для бедных дровосеков и их жен, выше даже Эдема для счастливцев мира сего, высоко-высоко, в райский сад, куда допущены только боги и матери.
4
Поздней ночью, когда жена дровосека и ее дар небес крепко спали, вернулся в избушку бедный дровосек, с ног валясь от усталости после долгого дня работы на благо общества. От хлопка двери и звука шагов маленький товар проснулся и, вновь ощутив неутоленный голод, тотчас заплакал.
– Это что еще такое? – взревел бедный дровосек.
– Ребенок, – сказала жена дровосека и встала со своим маленьким свертком в руках.
– Что это еще за ребенок?
– Радость моей жизни, – отвечала жена дровосека, не моргнув и не дрогнув.
– Что-что?
– Мне его подарили боги поезда.
– Боги поезда?!
– Чтобы он стал моей дорогой деткой, которой у меня никогда не было.
Тут бедный дровосек выхватил маленький товар из рук жены, отчего, как ни странно, стихли крики и плач младенца, который тотчас вцепился своими жадными ручками в бороду бедного дровосека и немедленно попытался ее пососать.
– Разве ты не знаешь, что это за ребенок? Разве не знаешь?
И он бросил младенца на кровать, брезгливо, как бросают в помойку кусок протухшего мяса.
– Он смердит! Разве ты не знаешь, какой он породы?
– Я знаю, что это мой маленький ангелочек, – гнула свое жена дровосека, снова взяв ребенка на руки. – И станет твоим тоже, если ты захочешь.
– Он не может быть ни моим, ни твоим ангелочком! Это отродье проклятой расы! Родители выбросили его из поезда в снег, потому что они из породы бессердечных!
– Нет-нет-нет! Это боги поезда мне его послали в дар!
– Ты заговариваешься, старая. Когда он вырастет, будет как они, бессердечным!
– Нет, если мы его вырастим.
– А чем ты будешь его кормить?
– Он такой маленький, давеча я дала ему пососать палец, и этого хватило, чтобы унять его голод.
– Разве ты не знаешь, что запрещается под страхом смертной казни прятать у себя бессердечных? Они убили Бога.
– Не он, не он! Он такой маленький.
– Они убили Бога, и все они воры.
– Слава Богу, здесь у нас красть нечего. А скоро, если ты позволишь, он будет помогать мне собирать хворост в лесу.
– Если его найдут в нашем доме, нас поставят к стенке.
– Кто узнает?
– Другие дровосеки донесут на нас охотникам за бессердечными.
– Нет, нет, я скажу, что это мой ребенок, что я наконец понесла от твоих трудов.
– И разрешилась на старости лет младенцем весом пятнадцать фунтов?
– Поначалу не будем выпускать его из дома.
– Он не может быть нашим, он меченый.
– Как это – меченый?
– Разве ты не знаешь, что бессердечные мечены, по этой метке их и узнают?
– Как это?
– Их естество не такое, как наше.
– Я не видела никакой метки.
Бедный дровосек, перейдя от слов к делу, распаковал маленький товар и явил взорам его голенькое естество.
– Смотри, смотри, видишь?
– Что вижу?
– Метку.
– Какую метку? – удивилась жена дровосека, внимательно посмотрев, в свою очередь. – Я не вижу метки!
– Смотри, он сложен не так, как я.
– Нет, но она сложена так, как я. Смотри, какая она красивая.
Бедный дровосек поспешно отвел глаза и, почесав затылок под шапкой, принялся упаковывать маленький товар, который отталкивал сжатыми кулачками чужие руки.
– Что ты делаешь? – всполошилась жена дровосека, видя, что муж взял сверток и пошел к двери.
– Отнесу его назад и положу у железнодорожных путей.
Бедная жена дровосека кинулась на мужа как фурия, пытаясь вырвать у него свой маленький товар. Он держал его крепко, и тогда она загородила ему дорогу и громко сказала:
– Только попробуй, дровосек, тебе придется бросить вместе с ней меня под колеса поезда, и боги, все боги, какие только есть на свете, боги небес, природы, солнца и поезда, не оставят тебя в покое, куда бы ты ни пошел! Что бы ты ни сделал! Ты будешь проклят во веки веков!
Бедный дровосек остановился, заколебался. Он отдал жене «маленький товар», который лучше будет теперь называть «товарной единичкой», коль скоро естество его было явлено, и естество это, бесспорно, женское.
И вот товарная единичка, переходя из рук в руки под брань и крики в пылу ссоры, вдруг тоненько запищала, как пищит тысяча труб, если их закупорить.
Бедный дровосек, который никогда не был большим любителем музыки, тотчас заткнул уши и завопил:
– Ладно! Ладно! Пусть будет так, и пусть все беды, которые ты навлечешь на наш дом, будут твоими бедами!
И жена дровосека, прижимая к сердцу свою товарную единичку, отвечала:
– Счастьем моим она будет, и твоим тоже.
– Благодарю покорно! Оставь это счастье себе! На здоровье! Но знай, что я не желаю ни слышать ее, ни видеть, никогда! Ступай, положи ее в дровяной сарай! Да пусть помалкивает, заруби это себе на носу!
И бедная жена дровосека, укачивая свою товарную единичку, ушла в пустой дровяной сарай, решив отныне там и жить с ребенком, которого послали ей боги, чтобы было кого любить. Бедный дровосек вошел за ней следом и бросил ей медвежью шкуру, со всех сторон изгрызенную мышами.
– Держи! Не хватало еще тебе простудиться насмерть!
– Боги меня хранят, – отвечала жена дровосека.
Ребенок между тем еще плакал в полусне.
Бедный дровосек приказал, выходя:
– Пусть она замолчит! Не то…
Жена дровосека опять стала укачивать малютку, крепко прижимая ее к себе и покрывая лобик ласковыми поцелуями. Так они и уснули обе. Воцарилась тишина, нарушаемая только мрачным
