храпом из носа бедного дровосека и умиротворенными вздохами товарной единички, дара Божьего, звучавшими в унисон умильным вздохам ее новой любящей мамы, пока обе мирно спали под медвежьей шкурой, изгрызенной мышами.
5
Товарный поезд, занесенный в бюрократию смерти как состав под номером 49, отправился из Бобиньи-Гар близ Дранси-Сен 2 марта 1943 года и 5 марта прибыл на конечную станцию, в сердце ада.
Выгрузив из вагонов партию бывших портных, мужских, дамских и детских, живых и мертвых, вместе с их родней, близкой и дальней, а также их клиентов и их поставщиков, не забыть бы еще для верующих их служителей культа, а для калек, стариков, больных и немощных – их семейных врачей, – так вот, выгрузив их всех, бывший состав под номером 49, которому, очевидно, не терпелось стать составом под номером 50 или 51, немедленно отправился в обратный путь.
Жена дровосека не видела, как он проехал порожняком в обратную сторону, всецело поглощенная своей новой ролью матери семейства.
Не видела она и состава под номером 50, да и всех следующих составов.
После приемки товара следовало немедля приступить к его сортировке. Опытные сортировщики, все как один дипломированные доктора, после осмотра отобрали лишь десять процентов партии. Сотню голов из тысячи. Остальные же – брак, старики, мужчины, женщины, дети, инвалиды – после обработки растаяли под вечер дымом в бескрайней глубине негостеприимного неба Польши.
Так Дина, именуемая Дианой во временных бумагах, и ее новенькие метрики, и ее ребенок Анри, младенец, брат-близнец Розы, обрели невесомость в лимбе рая, уготованного невинным душам.
6
Во многих сказках – а у нас с вами сказка – обязательно есть лес. А в чаще этого леса непременно есть самая густая чащоба, куда и пробраться-то трудно, девственное тайное место, защищенное от чужаков деревьями и кустами. Место уединенное, куда ни человек, ни зверь, ни бог не проникнет без трепета. Вот и в том большом лесу, в котором худо-бедно выживают дровосек с женой, есть такое место, где деревья растут чаще и гуще. Место, которого не смеет коснуться топор дровосека и где не найти ни одной тропки. Чащоба, куда можно пробраться только тайком. Детей, конечно, нельзя туда пускать. И даже родители боятся забрести туда и заблудиться.
Жена дровосека знает лес не хуже собственного кармана – у платков, в которые она кутается зимой и летом, карманов нет, а если бы и были, бедной женщине нечего было бы туда положить, – но все равно она хорошо знает это заповедное место, где, как ей представляется, живут только лесные феи и эльфы, но также лешие и волки-оборотни. А еще она знает, что там живет человек, совсем один, человек, наводящий ужас на всех и вся, – даже серо-зеленые мундиры и их жалкие полицаи боятся встретить его в лесу. Многие считают этого человека злым колдуном, другие же называют его другом животных и врагом людей. Сама она мельком видела его иной раз, когда собирала хворост на опушке этой чащобы, где он царит полновластным хозяином и живет в полном одиночестве.
Увы, знает она и то, что ее товарная единичка не сможет выжить и вырасти без молока – жена дровосека хорошо поняла это ранним утром.
Когда бедный дровосек ушел на работу, она закуталась в платки и ими же привязала на грудь свою товарную единичку, завернутую в покрывало, подарок богов с золотой и серебряной бахромой, словно сотканное ручками феи.
И отправилась она в ту самую часть леса, куда не всякий решится зайти, а если и зайдет, то дрожа и вверяя свою душу Господу. С опушки жена дровосека всмотрелась в темень, что всегда царит в этой части леса. Прислушалась. Здесь ли тот человек? Видит ли он ее? А козочка? Жива ли его козочка? Дает ли она еще молоко?
Перед уходом она снова попыталась накормить свою товарную единичку остатками разведенной в воде каши. Напрасный труд. Кашу малютка выплюнула. И теперь маленькая холодная головка товарной единички бессильно покачивается у ее груди. Ей нужно молоко, думает жена дровосека, молоко, молоко, иначе… Нет, нет, невозможно, не для того боги сделали ей подарок, чтобы малютка умерла у нее на руках!
Бедная жена дровосека шагнула во тьму, пригибаясь под низкими ветками и мысленно призывая богов поезда, богов природы, богов леса и богов козочек. Она даже взмолилась о помощи феям, как знать, и даже злым духам, ведь не так они злы, чтобы погубить невинное дитя. «Помогите мне, помогите мне все», – шепчет она в густой чаще, и ветки хрустят под ее ногами. Никто никогда не собирает здесь хворост. Даже снег редко ложится на землю. Он тает на верхушках деревьев и оседает на нижних ветках.
– Кто идет?
Жена дровосека замерла.
– Это жена дровосека, – отвечала она дрожащим голосом.
– Ни шагу дальше, жена дровосека! – приказал голос из чащи.
Она стояла как вкопанная. Голос продолжал:
– Что надо жене дровосека?
– Молока для ее ребенка!
– Молока для ее ребенка?
Раздался низкий зловещий смех.
Потом захрустели сапоги по гнилому дереву, и появился человек в шапке на голове и с ружьем в руках.
– Почему ты не накормишь его своим молоком?
– У меня нет молока, увы. А если эта малютка, – жена дровосека достала ее из-под платков, – не получит молока сегодня, она умрет.
– Твоя дочь умрет? Невелика потеря! Родишь другую.
– Годы мои уже не те. А эту малютку подарил мне бог товарного поезда, который ходит туда и обратно по железной дороге.
– Что же он не дал тебе с ней и молока?
И снова раздался горький смех, от которого ледяной ужас пробирал до костей.
Жена дровосека отвечала боязливо, но решительно:
– Он забыл. Боги не могут думать обо всем сразу, у них столько дел в нашем мире.
– И делают они их так плохо! – заключил лесной человек.
Потом, помолчав немного, спросил:
– Скажи мне, жена дровосека, откуда, ты думаешь, я возьму тебе молока?
– Из вымени твоей козочки.
– Моей козочки? Откуда ты знаешь, что у меня есть козочка?
– Я слышала ее блеяние, когда собирала хворост на опушке твоих владений.
Он опять засмеялся, потом спохватился, посерьезнел и спросил:
– Что же ты дашь мне за мое молоко?
– Все, что у меня есть!
– А что у тебя есть?
– Ничего.
– Этого мало.
– Каждый божий день, зимой и летом, я буду приходить сюда и приносить тебе вязанку хвороста за два глотка молока.
– Ты собираешься платить за мое молоко моим
