с самого начала. Фёдор слушал, склонив голову набок, и с полного лица его не сходило сонное выражение, словно ему рассказывали не о Чародейке, а о какой-нибудь обыкновенной Мильтурумке или Одесской номер шестнадцать.
«Экий хладнокровный, — подумал Петя, — ничем его не прошибёшь», — и собирался уже повторить рассказ, но Толя толкнул его в бок и шепнул:
— Клавдия Васильевна!
Вошла старая строгая учительница. Ребята разбежались по партам.
Клавдия Васильевна хорошо знала своих учеников, но ученики знали её ещё лучше. Вот она достала из портфеля толстую книгу с закладками и какой-то иллюстрированный журнал, а записную книжку, в которой имела обыкновение выставлять отметки, не достала. Класс облегчённо вздохнул: значит, не будет спрашивать.
— Давайте, ребята, сегодня устроим час вопросов и ответов, — сказала учительница.
Раздался радостный гул. Клавдия Васильевна любила изредка устраивать занятия, на которых ученики задавали ей любые вопросы. Почему-то такие уроки ребята стали называть «обратными».
Узнав об этом нововведении, директор несколько обеспокоился и поставил на педсовете вопрос о том, не приведут ли «обратные» уроки к снижению процента успеваемости, к потере преподавательского авторитета.
Но Клавдия Васильевна сказала, что постарается отвечать так, чтобы процент успеваемости не снижался, авторитет её не падал. И директор успокоился.
Как только Клавдия Васильевна объявила «обратный» урок, со всех сторон посыпались вопросы:
— Правда, что на звёздах люди живут?
— Почему дедушку Егора оштрафовали на пять трудодней?
— Почему у животных дети начинают ходить сразу, как родятся, а у людей — нет? — спросил Фёдор.
— Это правда, что шагающий экскаватор не шагает?
— Почему в феврале двадцать восемь дней?
— Почему выпускают тракторы на лигроине, когда дизельное топливо дешевле? — спросил Фёдор.
— Почему к нам кино второй месяц не приезжает?
— Где растут ананасы?
— Что это за пшеница Чародейка? — начал Толя и запнулся, увидев, что Коська показывает ему украдкой кулак. Но Клавдия Васильевна услышала Толин голос.
— Тебя интересует Чародейка, Чулков? — спросила она, подходя к его парте.
Толя взглянул на Коську и пробормотал:
— Нет, не интересует, я так просто…
— У этого сорта пшеницы любопытная судьба, — сказала Клавдия Васильевна. — Хотите послушать, ребята?
— Хотим! — закричал класс, заглушая одинокий голос паренька, упрямо повторявшего: «Почему не приезжает кино?»
— Однажды далеко, в Узбекистане, — начала учительница, — колхозники увидели на своём поле несколько стеблей странного растения. Оно было похоже на пшеницу, только на стебле рос не один колосок, а целый пучок колосьев, целая веточка. Никто не знал, откуда взялась эта невиданная пшеница. И вот одна молодая колхозница по имени Гюльсара посеяла чудесные семена и получила урожай свыше семидесяти центнеров…
— С гектара? — спросил Коська с хорошо разыгранным изумлением.
— Да, ребята, свыше семидесяти центнеров, если пересчитать на гектары. Повезла Гюльсара сноп этой пшеницы в Москву, на сельскохозяйственную выставку. Там её увидели колхозники из Кахетии и выпросили два колоска. А у Гюльсары на следующий год ничего не вышло: пшеница почему-то превратилась в обыкновенную…
Петя слушал, подперев голову ладонями, и учительнице казалось, что он видит горячие земли Узбекистана, тяжёлое море пшеницы, огорчённую Гюльсару. А Петя думал совсем о другом. Он думал о том, что не случайно в портфеле Клавдии Васильевны оказался журнал с портретом Гюльсары, не случайно она так долго объясняет о Чародейке: наверно, агроном успел разнести по деревне слух о письме и о зёрнышках, и, наверно, в правлении уже загадывают, как половчее прибрать к рукам эти зёрнышки…
— У кахетинских колхозников Чародейка принялась, — продолжала, между тем, учительница. — И правительство поручило учёным внедрить этот сорт на колхозные поля. «Только, — предупредили учёных, — работайте так, чтобы не пропало ни одно зёрнышко». Это и понятно: ведь у грузинских колхозников было всего два колоска.
— Отберут, — вздохнул Петя.
— Сколько зёрнышек-то прислано? — спросил Федя.
— Двадцать.
— А где они?
— Я их положил яровизировать.
— Куда?
— На сеновал.
— Ну и дурной, — проговорил Фёдор всё с тем же выражением нерушимого спокойствия.
— А что?
— Их у тебя давно воробьи склевали.
Петя побледнел, вскочил с места, бросился мимо удивлённой учительницы, крикнул в дверях: «Клавдия Васильевна, можно выйти?» — и, не дожидаясь ответа, выбежал из класса.
Вернулся он только к третьему уроку, расстроенный и грязный.
— Ну что? — спросил Фёдор.
— Девятнадцать штук осталось, — ответил Петя, отводя глаза.
— А может, в письме и было девятнадцать?
— Нет. Мы много раз считали. Двадцать штук было. И воробья, который склевал, я видел. Прямо у меня из-под носа склевал. Я этого воробья приметил. Попадётся он мне!
Тяжело потянулось время.
Притихшие друзья грустно сидели за своими партами, отвечали плохо, и даже хладнокровный Фёдор, к всеобщему изумлению, схватил первую в своей жизни тройку.
Вечером они собрались у недостроенной риги. Это было пустынное место, отгороженное от деревни яблонями и кустарниками, и крики сердитых матерей, которые, высунувшись из окон, сзывали ребят ужинать, не долетали сюда.
Ребята уселись на брёвнах и стали обсуждать: что делать? Коська закурил.
— Сегодня вышел из школы, прямо проходу нет, — сказал Петя. — И бригадиры, и доярки — все спрашивают: «Что мол за письмо тебе из Москвы прислали, да что там, да сколько зёрнышек?» Из района уже звонили. Агроном Александр Александрович велел завтра зёрна ему показать.
— Так я и знал! — проговорил Толя. — Вот узнают про воробья и вовсе отберут.
— Надо помалкивать об этом, — предложил Коська.
— Как так помалкивать? — возмутился Петя. — Мне доверено, а я — в кусты?
— Тогда давайте объявим, — Коська хитро сощурил глаза, — что воробьи склевали все двадцать.
— Это зачем?
— А очень просто. Агроном головой покачает и отступится. А мы посеем где-нибудь, чтобы никто не знал, — и будет порядок.
— Это называется: враньё, — сказал Фёдор.
— Ну, глядите сами. — Коська невесело усмехнулся. — Вот отберут посевной материал, как ты Петька, в глаза академику глядеть станешь?
— А я ему напишу: так и так мол, обижайтесь не обижайтесь, а одно зёрнышко склевал воробей. По моему личному недосмотру.
— Ещё не хватало, — возразил Коська. — Огорчать человека. Давайте голосовать за моё предложение. Я — «за». — Он поднял руку и угрожающе посмотрел на Толю. Толя отодвинулся от него, но руку поднял. Неожиданно поддержал Коську и Фёдор.
— Сам говорил, что враньё, а сам голосуешь. — укоризненно проговорил Петя и тоже поднял руку. — Только вот что, ребята: мы должны разбиться в лепёшку, а получить с девятнадцати зёрнышек такой урожай, какой получают с двадцати.
— А соберём ли? — с сомнением протянул Толя.
— Нам теперь не собрать нельзя. А кто не верит или боится, пускай сейчас уходит.
— Это правильно, — согласился Коська. — Значит, так: говорим всем и каждому, что зёрнышки пропали, и через
