— зарычал в ответ что-то невнятное и, промаршировав мимо Тори к дверям кабинета, отчетливо щелкнул замком.
— Я напишу заявление! Я уволюсь, чтобы более не…
Договорить не удалось. Заперев дверь, чертов директор развернул Тори, обхватил ладонью за шею и притянул к себе. Губы у него оказались жадными, жаркими, настойчивыми… и совершенно не строгими, а, скорее, откровенно развратными! А уж язык! Проклятущий язык, про который не раз думалось, что он однозначно должен быть с раздвоенным жалом на кончике, — что он творил у Тори во рту! И каким вкусным оказался — лучше любой конфеты! И личный аромат слаще меда! Просто наркотик какой-то, мужчина мечты, а не волк-оборотень! Так бы и дала…
В себя Тори привела холодная гладкая поверхность, с которой неожиданно соприкоснулись ее почему-то уже голые ягодицы, а после и спина.
— Но я… — пролепетала она и опять заткнулась, еще и укусив себя для верности за запястье.
А что еще делать, если твой непосредственный начальник, известный ядовитым нравом и командирскими замашками, вдруг принимается делать тебе куни, предварительно закинув твои ноги себе на плечи? Орать или даже стонать нельзя — хоть и довольно поздний вечер уже, но все-таки школа вокруг. А не орать получается, только если рот себе заткнуть! Просто потому, что космос!
Проклятый директор вылизывал и нежил Тори ее самое чувствительное местечко так умело и азартно, что она довольно быстро вознеслась на вершины блаженства. А уж когда ловкие и явно опытные пальцы проникли в вагину, стало и вовсе невмоготу. Тори скулила, по-прежнему кусая себя за запястье, подвиливала задницей, еще шире разводила колени и смотрела, во все глаза смотрела на своего директора, бритая голова которого неторопливо двигалась там, внизу, между ног.
Протянув дрожащую, искусанную ей же самой почти до крови руку, Тори прикоснулась к ней, погладила, ощущая мягкое покалывание начавших отрастать волос. Петер замер, поднимая голову, и в его обычно холодных глазах полыхнула яркая, затягивающая страсть.
— Хочу тебя, — пролепетала Тори, — язва ты зловредная! В морду бы тебе дать, а не манекену, но…
— Но у меня, в отличие от него, есть вот это, — откликнулся Петер, поднимаясь на ноги и выпуская налитое естество из офисных брюк. — Он абсолютно свободен. И весь только для тебя.
Секса у Тори не случалось уже довольно давно, но она была так распалена, что не испытала никаких неприятных ощущений, когда немаленький член погрузился в нее сразу и до конца — лишь застонала страстно и вновь вцепилась зубами в истерзанное запястье. Петер поморщился, будто кусали его, потянулся, перехватил руку Тори и поцеловал, попутно начиная неторопливо двигаться в ее теле. А Тори лишь хватала ртом вдруг ставший слишком горячим воздух и во все глаза смотрела, как губы Петера ласкают ей пальцы, ладонь и пострадавшее запястье. На секунду возникло смущение из-за искусанной кожи, неухоженных ногтей, застарелых мозолей на костяшках ранее регулярно сбивавшихся в кровь кулаков, но, несмотря на эти дурацкие женские загоны, зрелище согревало и возбуждало. А ведь был еще и член…
Петер трахал умело, сдерживая страсть, позволяя насладиться ощущениями в заполненной, начавшей предоргазменно пульсировать вагине. Тори так и хотелось насадиться на его член еще глубже, сжать его в себе, удержать, упав в томное, тягучее наслаждение. А еще впервые в жизни возникло нестерпимое желание отдаться этому волчаре целиком и полностью, покориться…
— Я без презерватива... — выдохнул Петер, который даже в этот момент, похоже, контролировал себя лучше окончательно потерявшейся в эмоциях Тори.
Это сообщение как-то отрезвило. Не потому, что Тори боялась что-то подцепить — организмы волков-оборотней играючи справлялись с любой заразой такого рода, от которой так сильно страдали люди. Нет, не в этом было дело, а именно в том, что сама она полностью потерялась в шквале эмоций, а вот трахавший ее Петер нет. Осознание собственной слабости было настолько неприятным, что совсем было накативший оргазм отхлынул, да и мысли о покорности отсупили.
— Не самое своевременное известие, — проворчала Тори и поерзала спиной по полированной столешнице директорского стола, на котором ее и разложили, скинув на пол стопу каких-то с виду важных бумажек, стакан с остро отточенными карандашами и коробочку с печатью.
— Согласен, — выдохнул Петер, потянулся и, подхватив Тори под спину, легко перенес ее на диван, стоявший у дальней стены.
Здесь было мягче и вообще правильнее, но общее впечатление это все равно не исправило. Подумать только! Петер! Страшно-ужасный Чупа-Чупс!
