но думал-то я как обычно на своем родном, в привычном ритме, и о месяцах июле и сентябре, а вышел липень да ревун.
— Ярило, свети присно.
Однако, у меня что, переводчик, или думаю на одном, а изъясняюсь как принято здесь, как привык Яромир. Надо попробовать нормально сказать.
— Солнце светит всегда, — немного напрягшись, сумел. Попробуем еще раз.
— Сыроядец, — варвар, понимаю, однако.
Соответственно, изъясняться и понимать я вполне смогу, здесь проблемы нет. Это же просто прекрасно и замечательно.
Ощущение весьма двоякие, конечно, отторжения никакого, я — это я, я Яромир и я Саша. Это хорошо, это еще не клиника.
Жил юный Яромир, готовился перейти из статуса юный пионер в статус юный комсомолец. А тут бац, и вспомнил, что он был когда-то злобным капиталистом и долго был, намного дольше, чем пионером. И сейчас смотрит на все со злым оскалом этого самого капитализма вокруг себя. Вот только не попасться бы мне в руки уже тех самых опытных коммунистов, разговоров, наверно, со мной о мировой политике вести не будут, а зачем молодёжь портить и смущать, зачем? Вон речка близко, да и море варяжское, утоп парень почти случайно, а главное, сам. Как утоп, спросят мои родичи? Совсем утоп, совсем намертво. Если сами раньше не прикопают.
Это я утрирую, конечно, но чем меньше ко мне вопросов будет, тем лучше.
И мой ответ «я вас не помню, совсем не помню, камнем по голове прилетело» здесь не пройдет. В миру живем, в обществе то есть, все и везде на виду у соседа у родича, у друга. И очень сильно надо будет учитывать мой опыт Яромира и так же в большинстве случаев реагировать. Вот только вопрос, смогу ли я?
А исходя из того, что я сейчас обитаю в лагере, где готовят тех самых юных пионеров к сдаче нормативов ГТО и к экзамену на зрелость, парочка дружков у меня есть. Как и наоборот. Этакими отрядами мы живем, и конфликты есть как в самом отряде, так и между ними. Вот у меня и вышел конфликт. Но там история еще от родичей длится. Вот и подрался как-то с одним, а потом уже меня выловили и втроем пинали, сильно больно и остервенело. Убежал, могли забить, те еще зверята.
И, соответственно, меня в ближайшее время не ждут, уходить в лес на пару дней — это нормально, а может, и ждут, наоборот, чтобы продолжить разговор. Вот только мне придётся драться за свое место под солнцем — и жестоко драться. А после еще и разборки с наставником будут. А точнее, меня будут бить еще больнее. Если драку устрою лютую, не устрою, так этот шакал мне жизни не даст, да и дальнейшее скажется на моей жизни в здешних краях. Молва, она такая молва. Так что на место придётся ставить жестко, очень жестко и больно, дабы потом у него и его даже мысли не возникло, с неприличными предложениями ко мне подкатывать. Типа: «А давай мы тебя толпой ногами попинаем, это же так весело, смешно и забавно». И как здесь не выделяться и не привлекать к себе внимание? А никак, выхода нет, или я его в данный момент попросту не вижу. Хотя драки и разборки в таких отрядах норма, ничего страшного, главное, без большого членовредительства, но тут как пойдет, а пойдет жестко.
В животе заурчало, и голод вновь дал о себе знать, воды из ручейка надолго не хватило.
Надо будет до ближайшего поселения прогуляться, есть там один домик, где меня иногда подкармливают или за работу, или просто так, из расположения к моей семье.
Оглядев себя, рубаха грязная, как и портки, подпоясан кожаным ремешком, на настоящий ремень еще права не имею, не мужчина, а на ногах у меня лапти с онучами, обмотанные кожаными шнурками. И я умею делать лапти, да вот это бонус, мне этого так не хватало.
Умывшись в ручейке да оттерев грязь, а где-то и размазав, я напился студёной водицы, чтобы голод совсем не одолел и направился в селение, авось по снедаю Маруша болагая[3].
Пройдя кромку леса, я вышел к селению, огороженному плетнем с небольшой калиткой. Местечко небольшое, порядка семи семей живут, многим из нас здесь давали работу, в том числе и мне. Но вот с Марушей у меня сложились какие-то свои особые отношения. Она одна живет, мужа-то нет, на охоте погиб. А она за детьми присмотрит, то готовкой иной раз на всех занимается, и свой огородик имеет, где разное выращивает, в том числе и травы, в коих разбирается. Не бежать же чуть что к моему прадеду или знахарке, далековато будет, да и не всегда дешево.
Возле плетня бегала сука, а за ней носилась пара щенят. Увидев меня, она подала голос, пару раз пролаяв, оглашая всю улицу, а щенята начали озорничать, прыгая вокруг. Если бы пришел кто чужой, она бы изошлась лаем, а так меня уже знает. И как бы сказала, вроде знакомые пришли, но чужие. Да, собачку выдрессировали на такие моменты.
Пройдясь к дому Маруши, я учуял запах свежеиспеченного хлеба. И, обойдя её дом, увидел, как она возится возле уличного очага. Не в доме же готовить, вот и есть здесь у всех этакая уличная кухня. Навес иногда огороженный, с очагом, сложенным из камней и обмазанным глиной, с заслонками, все как надо, да с парой столов рядышком, на которых и располагался различный инструмент для приготовления пищи.
— Здравствуйте, кормилица Маруша, — и поклонился ей немного, проявить почтение нелишне, все-таки она работу мне давала и подкармливала изрядно.
— И тебе здравствуй, Яромир, — слова, произнесенные ей, звучали по-другому, но понял я их именно так. Отвлекшись от своих дел, она меня осмотрела.
— Словно шиша, а не добрый юнец, да и весь какой-то пришибленный, эх, гоняют вас наставники, а может, и к лучшему будет.
— Учимся всему, матушка Маруша.
— Это правильно, это не во вред, а ты, небось, потрудиться пришел, — и снова она произнесла другие слова, которые я услышал, но понял именно так, можно, наверно, напрячься и услышать именно то, что она говорит, но и так нормально. Автопереводчик с корректировкой услышанного и сказанного. Хотя для Яромира эти слова естественны и нормальны, это для меня, Александра, они странны и чудны, через раз понимаю.
— Истинно, — я важно кивнул.
— Только сегодня ничего нет, многие на промысел ушли, да и ты будь осторожен и своим передай, волков поблизости видели, а то
