тоже умеем пить, веселиться. Однако эта бутыль не наша, сейчас отправим ее хозяину.
— А тогда уберем ее с глаз подальше, хотя бы вот сюда, — сказал Сулейман и, перенеся бутылку на полку в стенной нише, снова сел за стол.
В этот момент в дверь постучали. Саодат вышла на стук и вернулась с шофером, которого тоже пригласили к столу. Плов, вопреки уверениям хозяйки, был ароматный и вкусный, не перестоял и не перепрел, рис — зернышко к зернышку. Уплетали плов, к удовольствию Саодат, за обе щеки. Потом пили горячий зеленый чай.
После второй или третьей пиалки Аминджон узнал у шофера, почем сейчас на базаре урюк и персики. Глянул на фрукты, уже перенесенные хозяйкой с подоконника на стол, и решил, что старик притащил не менее десяти килограммов. Достал деньги, завернул в газету бутыль с вином и попросил шофера:
— Отвезите, пожалуйста, в кишлак Карим-партизан, колхозному завхозу Мулло Хокироху, отдайте ему лично в руки и скажите, что благодарю за внимание, но прошу больше ничего мне в дом не носить. Ни мне, ни другим руководителям района.
Саодат хотела что-то сказать, но, глянув на строгое лицо мужа, промолчала. Шофер спросил:
— Сейчас ехать?
— Сейчас, — ответил Аминджон, и шофер ушел.
Сулейман не проронил ни звука, однако весь вид его говорил о том, что, если и с ним случится подобное, он поступит точно так же.
— Ты знаешь Соиба? Читал? — спросил вдруг Аминджон.
Сулейман любил литературу и музыку, знал наизусть много стихов, особенно поэтов-песенников, но имя Соиба услышал впервые.
— Нет, не знаю. Кто он? Поэт или ученый?
— Поэт, классик! Его произведения еще не изданы на новоалфавитной графике, поэтому ты и не читал. Ведь не знаешь арабского алфавита, нет?.. А я еще помню. Когда учился в Сталинабаде, мой учитель Хусейн-заде дал мне почитать книгу Соиба, и я полюбил его стихи, некоторые даже переписал. Вот один мудрый бейт[4], по-моему, кстати:
Соиб, силки расставляют на мягкой земле,
Сторонись того, кто тих и мягко стелет.
Яснее не скажешь, — продолжал Аминджон. — Бояться надо тихонь и угодливых скромников, они часто только с виду приветливы, ласковы и податливы, как мягкая земля, а душой — пауки, расставляют силки. Вот этот Мулло Хокирох… ты его знаешь?
— Видел несколько раз, однажды даже, кажется, разговаривал. Но наслышан. Все его хвалят. — ответил Сулейман.
— Вот и мне он показался добрым, скромным, деловым и сознательным. Сегодня помог жене одного колхозника — привез в роддом, вырвав из рук старух повитух. Отлично ведь, а?! Но возвращаюсь домой и узнаю, что притащил сюда вино и эти вот персики и абрикосы, — кивнул Аминджон на поднос с фруктами. — Как, по-твоему, ради чего?
— Прощупывает?
— Молодец! Мне тоже так думается. Хочет, как говорится, подмазать. Но с какой целью? Что за выгоду ищет? Ведь, судя по всему, работает действительно неплохо, активист — и вдруг этот жест. Как объяснить?
— Ой, отец, слишком вы все усложняете, — вмешалась Саодат, прибиравшая стол. — Ну что тут особенного? Человек решил навестить вас, считал, что с пустыми руками неудобно, вот и принес.
— Возможно, возможно, — произнес Аминджон. — Но я все-таки прошу впредь таких ходоков не пускать на порог. Отправляй их вместе с дарами ко мне на работу.
— Хорошо, я поняла. Так и буду делать. Но вы успокойтесь, хватит нервничать, — сказала Саодат и вышла из комнаты, забрав часть посуды.
Молча выпили еще по одной пиалке терпкого душистого чая. Аминджон искоса поглядывал на хмурившегося Сулеймана: чувствовалось, что он хочет что-то сказать и не решается.
— Ну, с чем пришел? — спросил Аминджон. — Выкладывай, не томись.
Сулейман поднял глаза и заговорил:
— Я ездил по кишлачным школам, интересовался ходом ремонта. Побывал в колхозах имени Тельмана, «Первое мая», «Новая жизнь»… С ремонтом сладят, тут можно поднажать. Но учителя жалуются, что родители забирают девочек из седьмых-восьмых классов и многих из них насильно выдают замуж. В восьмых, девятых и десятых классах с трудом найдете одну, в лучшем случае двух девочек. Словно мор какой-то напал. Что нам делать?
Аминджон ответил не сразу.
— Да, это плохо, — задумчиво вымолвил он наконец. — Очень плохо. Прежде, когда я учительствовал, девочки оканчивали десятый класс. Не все, но большинство. Подавляющее большинство… Да-а, и тут сказалась война, будь она проклята!.. — Аминджон опять помолчал, а затем, слегка стукнув ребром ладони о край стола, решительно произнес: — Будем выкорчевывать, мириться нельзя. Ты прав, здесь должен хорошо потрудиться комсомол. Надо, не теряя времени, буквально ринуться на помощь учителям, как на фронте в атаку.
Сулейману известно, что такое атака, — он провел на передовой больше года, демобилизовался после тяжелого ранения, — и такие сравнения ему по душе.
— А что, если провести по этому вопросу в каждой школе родительское собрание? — предложил Сулейман. — С участием членов бюро райкома?
— Неплохо придумал. В самом деле, отличное предложение! Подключим к этому делу и партийных работников, и председателей кишлачных Советов. Надо будет поговорить с каждым родителем, забирающим дочерей из школы. Поднимем этот вопрос и на райактиве. Ты и выступишь. Подготовься, собери побольше конкретных фактов и ярких примеров.
— Надо еще обязать прокурора, судью и милицию решительно бороться с теми, кто нарушает законы и выдает замуж несовершеннолетних. Пусть судят их показательным судом, — вставил Сулейман.
— Тоже правильно, — кивнул Аминджон и вздохнул. — Много работы, браток, очень много. Неделя уже как здесь и три последних дня езжу по колхозам, невольно сравниваю с тем, что было пять лет назад, — я уходил отсюда на фронт как раз в июле сорок первого, — и, честно сказать, — тяжело. Отбросила нас война назад, крепко отстали наши хозяйства, едва сводят концы с концами. Землю, основу основ нашего существования, попортили. Истощилась земля, устала — только брали с нее, ничего не давали взамен, плохо обрабатывали, плохо удобряли. Ну, не было минеральных удобрений, с ними еще не один год будет туго, а наши исконно дехканские удобрения? Тот же навоз?.. Земля, она ведь, как ребенок в колыбели, требует внимания и забот, несмотря ни на что. Беречь ее надо как зеницу ока, восстанавливать, возрождать!.. Под силу ли это сейчас нашим колхозам? Сомневаюсь. Ни средств, ни людей…
— Маломощны, — вставил Сулейман.
— Вот именно — маломощны! — подхватил Аминджон. — Их бы укрупнить, объединить, скажем, колхоз «По ленинскому пути», где дела получше, с «Новой жизнью», — рядом ведь, на одной земле. Только межа и разделяет. Для чего сохранять эту межу? Сколько в «Новой жизни» дворов? Тридцать, сорок? А в кишлаке Карим-партизан — почти двести, потому
