таком мизерном количестве, что его приходилось словно бы «высасывать» из воздуха. Ханс прижал ладони к раскалывающейся от боли голове и осторожно обернулся. Мелькающие перед глазами точки не сразу дали ему увидеть, что Вьенна уже не сидит возле стены, а лежит рядом с ней на боку в совершенно неудобной ни для человека, ни для спикианца позе. Некоторое время он тупо смотрел на нее, пытаясь понять, дышит его любимая или нет, а потом бросился судорожно нашаривать брошенный на пол микрофон.
– Вьенна! – позвал он негромко и едва не потерял сознание от сжавшей его грудь боли. – Вьенна, ответь мне! Пожалуйста!
Спикианка продолжала лежать, не подавая никаких признаков жизни. Далеко впереди, у противоположной стены ее кабинета мигал лампочками агрегат, нагнетающий в кабинеты диспетчеров воздух. Агрегат, в котором Вьенна что-то подкручивала. Сокращала процент кислорода в той густой газовой смеси, которая была ей нужна для дыхания. А почему именно кислорода, Ханс, круглый идиот, даже не подумал у нее спросить! И сам не догадался! Вернее, догадался, да только слишком поздно!
– Вьенна!!! – заорал он, перекрикивая стоящий в ушах гул и безжалостно молотя по стене кулаками. – Вьенна, не смей умирать! Я тебя люблю, слышишь?!
Он резко вскочил на ноги, продолжая биться в невидимую стену, но уже в следующее мгновение почувствовал, что падает в какую-то мягкую черную пустоту.
– Я люблю… – прохрипел он уже почти про себя, всеми силами пытаясь удержаться в сознании и одновременно понимая, что сделать этого не сможет.
Напарники устало откинулись на спинки стульев. Дело было сделано, поврежденный звездолет состыковался со станцией, и скоро летевшие на нем космонавты и пассажиры начнут размещаться в спешно подготовленных для них комнатах. А некоторые из них – в лазарете. К счастью, пробудут они там недолго: серьезно пострадавших на борту не было.
– Ну что, перекур? – спросил Ханс, выглядывая из-за монитора. Вьенна молча кивнула и направилась к маленькому столику – одной из немногих земных вещей в ее кабинете – стоявшему возле прозрачной стены. Его отполированная четырехугольная столешница резко выделялась на фоне всей остальной мебели, отличавшейся округлой, обтекаемой формой. Точно такой же столик находился с другой стороны, в кабинете Ханса, и казался зеркальным отражением первого. Разве что беспорядка на нем было больше, чем на спикианском.
– Еще одна авария, которая закончилась хорошо, – задумчиво произнесла Вьенна, разворачивая какой-то темный и несъедобный на вид кусок и с явным удовольствием впиваясь в него зубами.
Ханс налил себе кофе и поднес плотно закрытую крышечкой чашку к стеклу:
– За то, чтобы аварий было как можно меньше, а если все-таки будут, то чтобы заканчивались они так же, как эта!
– Согласна! – Вьенна «чокнулась» с ним своим лакомством. – Ты пойдешь навестить землян, которые прилетели?
– Обязательно, только позже, вечером – пусть сперва устроятся на новом месте. Я и к альтаирцам зайду.
– Передавай всем от меня привет.
– Само собой, конечно, передам.
– И в лазарет зайди, скажи, что я всем желаю скорее выздороветь.
– Ну разумеется, зайду, могла бы мне об этом и не напоминать.
В лазарете он очнулся через несколько часов после прибытия на «Квазар» спасателей. Там он узнал, что они с Вьенной были единственными, кто остался в живых – большая часть станции была разрушена. И что поначалу его напарницу тоже посчитали мертвой, но кто-то из медиков-спикианцев все-таки попытался ее откачать и сам потом удивился, что ему это удалось. И что ее уже отправили лечиться домой, на далекий спутник звезды по имени Спика, а за самим Хансом скоро прибудет корабль с Земли.
После этого Ханс прожил на Земле целый год, путешествуя по санаториям и отбиваясь то от охотящихся за ним «любительниц героев», то от истеричек, обвинявших его в том, что во время захвата станции он «прятался за спиной у лучших людей Земли». Он не пропускал ни одной новости о восстановлении «Квазара-20» и развил сумасшедшую деятельность по убеждению своего начальства в том, что он может вернуться на старую работу. С Вьенной они за это время обменялись всего несколькими письмами, в которых она уверяла Ханса, что тоже хочет вернуться на «Квазар» и сделает для этого все от нее зависящее.
Тем не менее, он так и не смог до конца поверить, что они с Вьенной снова окажутся в тех же самых смежных кабинетах, разделенных толстым стеклом. Поверил он в это, только когда сам вошел на свою половину и увидел спикианку, наводившую порядок у себя на рабочем столе. И они долго стояли друг напротив друга по разные стороны от вечно разделяющей их преграды и молчали. Хотя нет, вначале Ханс, кажется, обрушил в микрофон целую кучу ругательств на нескольких земных языках, объясняя напарнице, почему она не должна была идти ради него на такой риск.
– Зря стараешься, – беспомощно развела руками Вьенна. – Я все равно не понимаю, о чем ты говоришь. Мой переводчик сообщает, что это «непереводимые выражения».
– Вьенна, можно тебя спросить…
– Ты сегодня весь день будешь меня от работы отвлекать?
– Только один вопрос – после той катастрофы, когда ты пришла в себя, ты сразу решила, что вернешься сюда работать?
– У тебя сегодня что – вечер воспоминаний?
– Ага, что-то вроде этого.
– Ясно. Ну, строго говоря, я не знала, будет ли эта станция дальше работать. Так что решила, что буду искать работу рядом с тобой – а уж здесь или где-то в другом месте, это не важно.
– А если бы я остался на Земле?
– Ну что ж, значит, я нашла бы возможность узнавать, все ли у тебя хорошо.
– И совсем бы не расстроилась, что не можешь со мной видеться?
– Ну расстроилась бы, расстроилась, доволен? Ой, ну вот – из-за тебя опять до желтого уровня не дошла!
– Так вот какая у нас важная работа! Пока я тут думаю, она в «Радугу» режется! В рабочее время, между прочим!
– Так я, вообще-то, имею на это полное право. А вот у тебя еще отчет за последний месяц не готов, так что тебе думать в рабочее время пока не положено.
– Да я этот отчет уже почти дописал, сейчас закончу.
– Так его вроде бы еще вчера надо было сдать.
Это была правда, и оставшиеся до конца смены полтора часа Ханс провел, уткнувшись в монитор. Составление отчета продвигалось не так быстро, как ему хотелось, но он знал, что
