— Да кто они, про кого же вы говорите?
Я вовсе не собиралась задавать этот вопрос, откровенноговоря, мне хотелось скорее закончить пустой разговор и уйти.
— Все, все хорошо будет, только делай, как я велю. А ужя с того света за тобой присмотрю… — бормотала старуха, — не дам в обиду,ты не сомневайся… При жизни не понянчилась, так хоть после смерти пригляжу…
Внезапно она замолчала, как будто прислушиваясь к чему-товнутри себя.
— Время уходит, нельзя больше тянуть. Оставляю тебеалмазы, много…
«Точно у бабки крыша съехала», — подумала я и даже успокоилась.
— Только ты не верь никаким бумагам… меня слушай изапоминай!
Она остановилась и перевела дух, видно, совсем уже не былосил.
— Ты погляди, нет ли там кого… — Старуха глазамиуказала за ширму.
Я подкралась неслышно и раздвинула створки. Нянечка тетяДуня стояла в опасной близости, в руках у нее было судно. Когда мы встретилисьглазами, нянька отвернулась и пошла прочь. Я вернулась на свое место возлекровати и окликнула старуху:
— Софья Алексеевна!
Но никто мне не ответил. Она лежала на спине, глаза еесмотрели в потолок неподвижным взглядом.
«Умерла!» Но я не испытала страха. После того, что пришлосьпережить с мамой, я не боялась умирающих.
Тут вошла сестра, потом доктор, ширму отодвинули, а меняпопросили подождать в коридоре. Врач вышел через десять минут.
— Она умерла? — спросила я спокойно.
— Нет еще, но вряд ли доживет до утра, — так жеспокойно ответил доктор. — Странно, что она так долго держалась. Вот подиж ты, девяносто два года, а как тело за жизнь цепляется… Удалось вам с нейпоговорить?
— Не совсем… — промямлила я.
— Вы завтра приезжайте, может, она и придет в сознаниененадолго. Паспорт свой не забудьте, потому что с документами нужноразобраться.
И я потащилась домой, ругая себя за то, что согласиласьприехать. Старухе девяносто два года, и она, конечно, в маразме. Толковала окаких-то алмазах, точно умом тронулась от старости. Но как же она меня-тонашла? И неужели мы и правда родственники? Откуда она взялась на мою голову?
Но я тут же подумала, что бабуля вряд ли протянет до утра,так что долго возиться с ней не придется. Неприятным воспоминанием торчало вмозгу, как она смотрела прямо мне в душу черными глазами и заставила клястьсяпамятью родителей, но я постаралась выбросить это из головы.
На следующее утро я поехала в больницу после долгихсомнений. С одной стороны, ехать ужасно не хотелось, потому что запах болезни ичеловеческих страданий разбудил во мне тяжелые воспоминания. Всю ночь менямучили кошмары, и, когда рано утром я проснулась вся в поту и вышла на кухнювыпить воды, попавшаяся навстречу Маргарита холодно поинтересовалась, с чегоэто меня так разбирало всю ночь, что я скрипела диваном, стонала во сне и недавала людям спать. Я хотела ответить, что, когда они с отчимом трахаются застенкой, я слышу каждый звук, но не возмущаюсь же, но тут в прихожую выскочилВладимир Николаевич, с утра чем-то недовольный, и я ретировалась. При нем мы сМаргаритой никогда не ругаемся — она не хочет, чтобы он слышал, какой у неёстановится визгливый голос, и видел, как рожа перекашивается от злости, а явообще с ним не разговариваю.
Тащиться в больницу не хотелось, но дома делать было нечего.Марго опять привяжется, и все кончится скандалом. И опять же, я вспомнила, чтообещала доктору приехать и разобраться с документами. И еще я зачем-топоклялась этой ненормальной старухе, моей новоявленной родственнице, что ясделаю все, как она велит. А я человек ужасно суеверный и верю клятвам.
Кляня в душе себя за мягкотелость, я ехала в метро ипыталась вспомнить хоть какие-то мамины рассказы о родственниках. Нет, онатвердо говорила, что у отца никого не было, что он воспитывался в детдоме. Ивообще, как это моя прабабка может быть жива до сих пор? Отцу моему в этом годубыло бы сорок восемь лет, отнимаем от девяноста двух сорок восемь, получаетсясорок четыре… В принципе, лет в двадцать она могла родить сына, а у того вдвадцать четыре года мог родиться свой сын. Теоретически это возможно, но воткуда они все подевались, если отец воспитывался в детдоме? Допустим, егородители умерли, то есть, очевидно, так и есть, не могут же ребенка сдать вдетдом при живых родителях, если только они не алкоголики, но что же тогдабабуля не объявилась и не забрала внука к себе? Небось несладко ему было нагосударственных-то харчах… Хоть говорят, что раньше люди были честнее, вдетдомах меньше воровали, все равно жизнь там не сахар…
Снова я рассердилась на себя, зачем согласилась вчераприехать, послала бы по телефону всех подальше, и все. Но странное совпадениеимени и фамилии протягивало между мной и умирающей старухой тонкую ниточку.
Дежурная сестра при моем появлении отвела глаза, а вызванныйею доктор сообщил, что Софья Алексеевна Голубева умерла нынче ночью, не приходяв сознание.
Ширму уже убрали, на кровати лежал голый матрац. В кабинетеврач протянул мне бумаги, оставшиеся от покойной: ее паспорт, сберегательнуюкнижку, а также завещание, заверенное у нотариуса. В завещании было сказано,что принадлежащие ей полдома со всем содержимым, а также все свое имуществоСофья Алексеевна Голубева оставляет своей правнучке Софье Голубевой, то естьмне. Я разглядела фамилию нотариуса — Кулешов. Кроме этого, доктор вручил мнееще синий продолговатый конверт, который был тщательно заклеен.
Он же порекомендовал санитарку тетю Дусю в качествекомпетентного человека, который сможет помочь мне с похоронами.
В Парголове все близко, поэтому я быстренько побывала вовсех нужных учреждениях. В сберкассе по распоряжению, оставленному старухой,мне выдали вклад в размере двух с половиной тысяч рублей, в собесе еще какие-тоденьги на похороны. Тетя Дуся обо всем договорилась, а у меня оставалось ещедва неотложных дела — пойти поглядеть на оставленное наследство и найти наконецтаинственного Багратиона. В душе занозой сидела мысль что я буду с ним делать?
Тетя Дуся что-то долго бормотала про обмывание и отпевание.На мой вопрос, сколько нужно денег, она долго считала, шевеля губами и поднявглаза к небу, после чего сообщила, что на все про все — девятьсот рублей,включая сюда и водку для могильщиков. Ровно столько было у меня от всех денег,оставленных бабушкой Софьей, и я подивилась в душе на старухинупредусмотрительность.
— Пойдем к нам, — решительно сказала тетяДуся, — моя мать хочет на тебя посмотреть.
Я воззрилась на нее в полном изумлении — как это у такойпожилой тетки может быть мать?!
— Что смотришь? — обиделась нянька. — Мнешестьдесят три всего-то…
Дуся привела меня к низенькому беленому домику, прятавшемусясреди заснеженного сада. Навстречу нам выбежала мохнатая беспородная собачонка,истеричным лаем старавшаяся показать, что она несет службу, а не даром естхозяйский хлеб.
