href="ch2-25.xhtml#id1314" class="a">[25].
По сравнению со статьей М. Н. Белова более взвешенной и основательной выглядит работа Г. К. Бабушкиной, опубликованная в те же годы в рамках подготовки кандидатской диссертации. Автор уже традиционно трактовала главную причину походов как постоянное нарушение мира Крымом, не совсем обоснованно рассуждая о возможности заключения ханом союза со Швецией и Польшей. Причину неудачи походов она видела в природных условиях, прежде всего в степном пожаре 1687 г. и в плохой подготовке Голицыным всего предприятия. В духе общей линии советской исторической науки она подчеркнула и отказ союзников — Польши и Австрии (последняя, на самом деле, не имела официального соглашения с Россией) — от выполнения своих обязательств. Традиционным является и общий вывод, сформулированный в виде распространенного в советской историографии утверждения, что, предпринимая походы, Голицын пытался «осуществить назревшую задачу борьбы с турецкой опасностью»[26].
Примерно также, то есть предельно обще (ликвидация угрозы России и Украине со стороны Крымского ханства), была сформулирована основная причина Крымских походов и в текстах советских специалистов по внешней политике России раннего Нового времени А. Н. Мальцева и И. Б. Грекова. Они также подчеркивали, что походы оказали существенную помощь «союзникам» России по Священной лиге. Совместный раздел Грекова и Мальцева в «Очерках истории СССР» подводил своего рода черту под разработками советской историографии в отношении событий 1687–1689 гг. В нем констатировалось, что завоевание Крыма оказалось сложной задачей, но одновременно подчеркивалось важное международное значение Крымских походов[27].
В новейшей российской историографии (после 1991 г.) обозначенную проблематику напрямую затрагивают в своих работах А. С. Лавров и В. А. Артамонов. Первый автор, учитывая основную направленность его монографии (политическая борьба в 1682–1689 гг.), описывает историю Крымских походов как необходимый, но второстепенный сюжет. В связи с этим исследователь не пытается выяснить военно-стратегические цели походов. Он констатирует неудачу первого похода, называет второй «бесславным», а переговоры с крымцами под Перекопом в 1687 г. по каким-то причинам объявляет «тайными». Историк пишет о них на основе лишь показаний капитана Филиппа Сапогова от 30 августа 1689 г., но почему-то опускает все остальные свидетельства участников переговоров, которые также опубликованы в третьем томе «Розыскных дел о Федоре Шакловитом и его сообщниках». Лавров не совсем точно реконструирует обсуждавшиеся на них условия, по свидетельствам иностранцев И. Давида и де ла Невилля, проигнорировав официальную отписку Голицына с сообщением о переговорах, опубликованную Н. Г. Устряловым[28].
Наиболее объективными и научно обоснованными на сегодняшний момент являются оценки Крымских кампаний В. В. Голицына, данные В. А. Артамоновым. Он отметил, что при подготовке первого похода были допущены серьезные просчеты: не намечено промежуточных баз (это все же не совсем так), не проведено учений. При этом ученый подчеркивает высокий потенциал русской мобилизационной системы. Справедливым стоит считать его замечание, что одна из ошибок Голицына состояла в отказе от атаки на османские крепости на Днепре. Второй поход, с точки зрения В. А. Артамонова, был вынужденной платой правительства Софьи за мир с Польшей 1686 г. Оценивая его, автор, пожалуй, впервые сформулировал цели, которые хотело достигнуть правительство на минимальном уровне: заставить Крымское ханство отказаться от поминок и набегов. Важным, но заслуживающим конкретизации, стало также наблюдение, что экспедиции Голицына мало чем помогли Священной лиге[29].
Помимо В. А. Артамонова, из современных исследователей, чьи труды значимы для изучения истории Крымских походов, следует выделить А. П. Богданова. Его работы помогают получить представление о формах и содержании пропаганды русского правительства, призванной сформировать представление о военных акциях России у союзников по антиосманской коалиции. Кроме того, они содержат ряд интересных наблюдений о том, как воспринимало Крымские походы само русское общество[30]. Следует, однако, с осторожностью относиться к попыткам проецирования этих публицистических оценок на реальный ход военно-политических событий. В отличие от своих коллег, Богданов считал, что отряды «царственной печати оберегателя» (В. В. Голицына) смогли полностью выполнить в 1689 г. задачу блокады Крыма: «Политическая цель похода была достигнута: хан молил о милости и обещал “покориться под державу великих государей”»[31]. Последнее не находит подтверждения ни в дипломатических документах, ни в материалах Разряда.
Из работ зарубежных историков следует выделить монографии англоязычных русистов — Л. Хьюз (Великобритания) и П. Бушковича (США). Цели походов Л. Хьюз характеризует, основываясь на царских манифестах, подчеркивает, что Голицын стремился к славе завоевателя Крыма, а в оценке первого похода принимает точку зрения М. Н. Белова. Описывая обстановку под Перекопом с опорой на донесения Голицына, опубликованные Устряловым, исследовательница, тем не менее не сообщает содержание переговоров и считает, что военный аспект покорения ханства составлял основное содержание голицынской политики[32]. П. Бушкович считал, что первый Крымский поход по вине Голицына обернулся «позорным провалом», так же как, впрочем, и второй. Неудачу переговоров под Перекопом он связывает с отказом Голицына заключить предложенный ханом мир, поскольку якобы это противоречило союзу с Польшей[33].
Таким образом, Крымские походы и как часть Русско-турецкой войны 1686–1700 гг., и как самостоятельный ее этап до сих пор не изучены на уровне, отвечающем современному развитию исторической науки. Несмотря на конкретные факты, присутствующие в вышеупомянутой работе А.Х. Востокова, и свидетельства о переговорах 1689 г., содержащиеся в издании «Розыскные дела о Федоре Шакловитом…» и в опубликованных Н. Г. Устряловым отписках В. В. Голицына, в историографии по-прежнему отсутствует внятное понимание того, зачем В. В. Голицын ходил на Крым, какие цели были скрыты за пресловутой «ликвидацией крымской/османской угрозы» и какими средствами «оберегатель» планировал их добиться. Военные меры главнокомандующего воспринимаются чересчур буквально, их военно-дипломатический аспект либо игнорировался, либо рассматривался (переговоры 1689 г.) как некая случайность, побочное, вынужденное обстоятельство неудачной кампании. Отсутствие достоверных и подробных сведений о том, как вело себя Крымское ханство во время и после походов Голицына, вызывает веер конъюнктурных оценок от указания на важное международное значение якобы «бесславных» и «провальных» походов (тезис этот до сих пор жив в некоторых учебниках истории) до отрицания их существенного значения в борьбе Священной лиги против османов. Причем оценки эти в обоих случаях не подкреплены анализом конкретно-исторического материала.
В отношении событий 1695–1696 гг. (Азовские походы)[34], пожалуй, наиболее сложным остается вопрос о том, почему же для Петра приоритетом стал именно Азов, а не Перекоп или Казы-Кермен? Первоначально выяснить ответ на него пытались через определение автора идеи: кто из соратников Петра I предложил юному государю идти на Азов?[35] Однако такая постановка проблемы оказалась необоснованно упрощенной. Беспристрастный взгляд на военно-политическую историю России того времени позволяет убедиться, что в случае начала наступательной войны против Османской империи и
