дождаться, пока шумиха уляжется. Сказались бы больным, уединились в закрытой квартире, превратились в Горемыкина – и объявились бы пару дней спустя, посмеиваясь над удачной шуткой. Вот только на беду расследование передали поручику Постольскому и мне. Откровенно говоря, вам и здесь почти улыбнулась удача – наличие среди гостей Аполлонии Иоаннидис чуть было не сбило меня с толку так же, как и Павла. Ваша человеческая оболочка также почти провела меня… – Владимир осекся, но не стал пояснять, что он имел в виду свой дар, который уловил внешние, человеческие чувства и воспоминания метрдотеля, а не сидевшую внутри него тварь. – Вас выдала вонь.
– Вонь? – непонимающе уставился на него Жан-Филипп. – Вы безумны!
– О, если бы каждый человек, который утверждал, что я безумен, был прав, то меня стоило бы запереть лечебницу для помешанных! – отмахнулся Владимир. – Но, да! Вонь! По запаху я нашел слизистый след, указавший на то, что мы имеем дело со змеей. Я вспомнил о вонючести Ламий, а дальше дело техники. Скрывая свой запах после превращения вы вылили на себя столько одеколона, что чуть не организовали мне мать всех мигреней! А так, как за другими гостями подобных обонятельных аномалий я не заметил…
– Владимир, берегись! – крикнул Павел, оставшийся на балконе.
Действительно, метрдотель (а вернее таящаяся под его личиной Ламия) не стал дожидаться окончания речи Корсакова. Он застыл, раззявив рот в немом крике. Черты лица начали плыть, словно воск под воздействием тепла, а пасть все открывалась и открывалась на абсолютно жуткую и нечеловеческую ширину. Жан-Филипп поднял руки к глазницам, запустил в них пальцы и с отвратительным хлюпаньем вытащил наружу глазные яблоки.
Зрелище шокировало даже успевшего многое повидать за последние три года Постольского. А вот Корсаков остался абсолютно спокоен. Он сделал плавный, почти танцующий, шаг навстречу обращающемуся метрдотелю, со щелчком извлек из трости шпагу, и прежде, чем Жан-Филипп успел броситься ему навстречу, вонзил клинок в раззявленную пасть. Оружие с неприятным хлюпаньем вошло под небо Ламии. Чудовище замерло. Затем из его ужасающей глотки раздался протяжный крик, перешедший в глухое шипение. Корсаков вытянул шпагу, скользнул назад и дал трупу распорядителя грузно упасть лицом вперед. Человеческая кожа продолжила сползать с него, обнажая огромную, покрытую слизистой чешуей змею с человеческим туловищем.
– Откровенно говоря, я думал, что они вымерли, – произнес Корсаков, с брезгливым интересом изучая тушу твари. – Хотя, с другой стороны, я думал, что и история про глаза была преувеличением…
– Ты удивительно спокоен для человека, только что заколовшего мифическое существо, – заметил Павел, спускаясь по лестнице с балкона.
– Ну, когда я понял, с кем мы имеем дело, то действительно несколько успокоился. В отличие от тварей из глубин непознанного, Ламии, хоть и опасны, но подчиняются нашим физическим законам. Им требуется время на превращение. Ну, и конечно же их можно убить, как любое другое животное.
Корсаков метнул быстрый взгляд в сторону дверей в колонный зал и обернулся к Павлу с ухмылкой.
– Кстати, кажется, я только что видел смотрящий на нас через щелочку глаз…
На этих словах замок на дверях еле слышно щелкнул.
– Сдается мне, что господин Никулин-таки получил увлекательную историю для «Московского листка», пусть и не ту, ради которой устраивался официантом. Ради всеобщего блага рекомендую срочно его нагнать и вежливо донести, что не стоит распространяться о виденном этим утром. И уж тем более не стоит писать об этом в газетах.
Корсаков замолчал и подозрительно огляделся. Шумно вдохнул воздух. Раз. Другой. После чего с характерным звуком согнулся пополам. По счастью, перед визитом в ресторан Владимир не успел перекусить, поэтому отделался только приступом едкого, раздирающего горло кашля.
– Какой ужас! – прохрипел Корсаков. – Аристофан был не просто прав, а излишне мягок в описании всего букета ароматов! Доброго утра, Павел, рад был повидаться, прошу меня простить!
С этими словами он вылетел из колонного зала, оставив Постольского в гордом одиночестве.
– Мда, – констатировал поручик. – Здешним уборщикам потребуется пара дней, чтобы избавиться от этого запаха…
От автора
За данный рассказ необходимо сказать спасибо кавалерственной даме, без которой жанр детектива никогда бы не стал таким, каким мы его знаем теперь. Навещая родных в Нижнем Новгороде я купил в тамошнем англоязычном книжном («Книжная галерея иностранной литературы», кстати, отличный магазин, крайне рекомендую) сборник «Ранние дела Пуаро» за авторством Агаты Кристи. Он-то и дал сразу два импульса для написания «Дела о белой даме».
Во-первых, в рассказе «Убийство на балу победы» фигурировал бал-маскарад, одинокий человек в маске на пустом полутемном балконе, и девушка, сравнившая его с медведем. Образ оказался настолько мощным, что засел у меня в мозгу. В остальном между этими двумя рассказами нет ничего общего, в чем могут убедиться любопытствующие читатели («Убийство на балу победы», кстати, отличный рассказ, крайне рекомендую).
Во-вторых, читая коротенькие рассказы о приключениях Эркюля Пуаро я немного задумался. Все-таки «Архивы Корсакова» идут в строгом хронологическом порядке, а сами произведения становятся все длиннее. Так и до полноценного романа недалеко! Но рассказы Кристи заставили меня бросить вызов себе самому – а получиться ли написать миниатюрный классический детектив о Владимире Корсакове (с обязательным паранормальным вывертом, конечно)? Безусловно, без привязки к магистральному сюжету, который до 1884 еще не добрался. Задачка так меня захватила, что рассказ был закончен за три дня (выкуси, «Дело о посрамителе воронов», которое я пишу уже почти год, если не больше). А уж насколько интересным и увлекательным получился итог – судить только вам, уважаемые читатели. Плюс я решился на небольшой эксперимент и снабдил рассказ большим количеством иллюстраций, которые, возможно, сделают процесс чтения более атмосферным и увлекательным (нейросети, кстати, отличная штука, крайне рекомендую).
И напоследок – как всегда об исторических реалиях. Ресторан «Санктуарий» – это, конечно же, знаменитый «Эрмитаж» на Неглинке, вотчина знаменитого Люсьена Оливье и родина его одноименного салата. Название сменилось для того, чтобы интерьеры и реалии настоящего заведения не мешали развиваться сюжету, но некоторые детали «переехали» в выдуманную ресторацию без изменений (тот же Ореховый салон). Сочные описания пост-новогодних балов пришли из великолепного издания «Москва праздничная» Андрея Кокорева и Владимира Руги. А Ламии, если верить греческим мифам, действительно дурно пахли и имели вынимаемые глаза. Это не моя больная фантазия, если что! То, что убийцей окажется именно человекоподобная змея я задумал сразу, но финальный поворот сюжета родился только после изучения матчасти, так сказать.
А засим – возвращаюсь к написанию «Дела о посрамителе воронов», черновик которого лежит где-то рядом с
