— Люкас?.. Ничего нового?.. Ты в моем кабинете?.. Люкас, развалившись в собственном кресле Мегрэ и закинув ноги на стол, несомненно что-нибудь читает.
— Ну, дежурь, старина. Доброй ночи.
Когда Мегрэ возвращался от метро, бульвар Ришар-Ленуар был пустынен, и шаги гулко разносились в воздухе. Внезапно комиссар услышал, что сзади кто-то идет Он вздрогнул и невольно обернулся, потому что как раз думал о муже Нины: быть может, ему даже в этот час все еще приходится тревожно шагать по улицам, избегая неосвещенных мест, ища хоть относительной безопасности в кафе и барах.
Уснул Мегрэ раньше, чем жена, — так по крайней мере уверяла она потом, как вечно уверяла, что он хранит; когда телефон нарушил сон комиссара, будильник на ночном столике показывал двадцать минут третьего. Звонил Люкас.
— Может, я зря беспокою вас, шеф. Пока что мне известно немногое. Наружная служба сообщает, что на площади Согласия найден труп… Рядом с набережной Тюильри… Значит, подследственно Первому округу… Я позвонил в комиссариат, чтобы тело не трогали… Что?.. Хорошо, посылаю за вами такси.
Глядя, как муж натягивает брюки и не может найти рубашку, г-жа Мегрэ вздохнула:
— Как считаешь, это надолго?
— Не знаю.
— Неужели нельзя послать кого-нибудь из инспекторов?
Комиссар распахнул в столовой буфет, и она поняла, что он нацедил себе стопку кальвадоса. Затем муж вернулся за трубками: забыл их захватить.
Такси уже ожидало Мегрэ. Большие Бульвары были безлюдны. Над зеленоватым куполом Оперы плыла огромная, необыкновенно яркая луна. На площади Согласия, около сада Тюильри, впритык к тротуару стояли две машины и сновали люди.
Первое, что заметил комиссар, выбравшись из такси, был бежевый плащ, казавшийся темным пятном на серебряном тротуаре. Полицейские в пелеринах раздались по сторонам, инспектор из Первого округа заторопился навстречу Мегрэ, и комиссар проворчал:
— Это был не розыгрыш. Беднягу-таки достали. Совсем рядом слышался прохладный плеск Сены, и машины, вылетавшие с улицы Руайяль, бесшумно скользили к Елисейским полям. В ночи ярко пылала красная вывеска «Максима».
— Удар ножом, господин комиссар, — доложил инспектор Леке, давний знакомый Мегрэ. — Труп мы не увезли — ждали вас.
Почему с первой минуты Мегрэ почувствовал: тут что-то не так?
Площадь Согласия с белой иглой обелиска посередине чересчур просторна, открыта, освещена. Она как-то не вяжется с утренними телефонными звонками, с «Погребами Божоле», «Вогезским табаком», «Четырьмя сержантами» на бульваре Бомарше. До последнего своего звонка, до записки, оставленной в почтовом отделении на улице Фобур-Сен-Дени, покойный держался в пределах района с узкими и людными улочками. Разве тот, кто чувствует, что его преследуют, что за ним по пятам идет убийца и с минуты на минуту его настигнет смертельный удар, ринется на чуть ли не космический простор площади Согласия?
— Вот увидите: он убит не здесь.
Подтвердилось это час спустя, когда полицейский Пьебеф, дежуривший у ночного кабаре на улице Дуэ, представил свое донесение.
У кабаре остановилась машина, из которой вышли двое мужчин в смокингах и две дамы в вечерних туалетах. Все четверо были в отличном настроении и малость навеселе, особенно один из них; дойдя с остальными до дверей, он вдруг вернулся обратно.
— Не знаю, сержант, правильно ли я делаю, рассказывая вам об этом: будет жаль, если нам испортят вечер… Ну да ладно!.. Используйте то, что я скажу, как сочтете нужным… Только что, когда мы пересекли площадь Согласия, перед нами остановилась машина. Нашу вел я, решил, что у передних авария, и затормозил. Но они что-то вытащили из салона и положили на тротуар. Думаю, что труп. Это был желтый «Ситроен», номер парижский, последние цифры — тройка и восьмерка.
Глава 2
С какого момента муж Нины превратился в «мертвеца комиссара Мегрэ», как его прозвали в уголовной полиции? Пожалуй, с первой же их встречи, если можно так выразиться, этой ночью на площади Согласия. Во всяком случае, поведение комиссара поразило инспектора Леке. В чем оно было не совсем обычным — объяснить трудно. В полиции привыкли к насильственной смерти, к самым неожиданным преступлениям, к трупам, к которым относятся с профессиональным безразличием, а подчас и отпускают на их счет шуточки казарменного пошиба. К тому же Мегрэ не выказал волнения в полном смысле этого слова.
Но почему, например, он не начал с самого простого — не наклонился над телом? Нет, он несколько раз пыхнул трубкой и остался среди полицейских в мундирах, разговаривая с Леке и поглядывая на молодую даму в парчовом платье и норковом манто, которая вышла из очередной машины в обществе двух мужчин и, вцепившись в рукав одного из них, ждала, словно вот-вот случится что-нибудь еще.
Лишь спустя некоторое время комиссар медленно приблизился к распростертому на асфальте телу в бежевом плаще и все так же медленно склонился над ним, словно над родственником или другом, как позднее рассказывал инспектор Леке. А когда Мегрэ выпрямился с нахмуренным лицом и — это сразу почувствовалось, — весь кипя от ярости, спросил таким тоном, как будто возлагал на окружающих ответственность за случившееся:
— Кто это сделал?
Кулаками или ногами — трудно сказать, но до или после удара ножом пострадавшего жестоко били: лицо вспухло, губа рассечена, голова с одной стороны совершенно обезображена.
— Сейчас придет фургон из морга, — доложил Леке. Не изуродуй убийцы покойника, лицо у него было бы самое заурядное — моложавое, веселое. Даже после смерти оно дышало какой-то наивностью. Почему даму в норковом манто взволновало не это, а нога в сиреневом носке? Конечно, разутая нога на тротуаре рядом с другой в черном шевровом полуботинке — это несколько смешно. Это наводит на мысль о наготе, интимности. В этом не ощущается ужас смерти. Мегрэ отошел в сторону и метрах в шести-семи от тела подобрал на тротуаре второй полуботинок. Потом опять замер в ожидании, не выпуская трубки изо рта. К группе, перешептываясь, присоединялись новые любопытные. Наконец к тротуару подкатил фургон, и два санитара подняли тело. Крови под ним не оказалось.
— Леке, донесение направите мне.
Мегрэ сел в кабину фургона и уехал. Не означало ли это, что он как бы вступил во владение мертвецом? Так длилось всю ночь. Утром тоже ничего не переменилось. Со стороны казалось, что труп принадлежит Мегрэ, что этот мертвец — его. Комиссар распорядился, чтобы Мер, один из специалистов отдела идентификации, ждал его в Институте судебной медицины. Мере был молод, худ, высок, никогда не улыбался и прятал робкие глаза за толстыми стеклами очков.
— Приступай, малыш.
Мегрэ вызвал также доктора Поля — тот прибудет с минуты на минуту. Если не считать безвестных трупов» подобранных в Париже за последние дни и покоившихся теперь в боксах холодильника, кроме комиссара и Мерса в морге находился только сторож.
