смерти испуган поведением своего раба, — ответил Александр. — Он не местный, прибыл в Коринф с Крита, поэтому заговорщикам его не жалко. Даже под пытками купец не смог бы их выдать, потому что вряд ли он состоит в заговоре. Как и Диоген. Они оба — чужаки в Коринфе.
Александр вдруг нахмурился.
— Кто-то ловко использовал Диогена. Насколько я помню его учение, он считает, что то, как человек умер, не менее важно, чем то, как он жил. Так что кто-то, возможно, подсказал рабу, как тот может умереть от руки царя Македонии и тем дополнительно вписать своё имя в историю.
— Под пыткой раб назвал бы мне имя этого заговорщика, а тот — имена других! — воскликнул Неарх.
— Вряд ли, — с сомнением покачал головой Антипатр. — Негодяй наверняка ещё утром покинул Коринф.
— Нет, сначала он остался в городе, — уверенно сказал Александр. — Ведь заговорщики рассчитывали, что я в ярости сразу убью наглого раба, и тот не успеет никого выдать. Но теперь-то они все, конечно, уже сбежали из Коринфа.
— А если никакого заговора вообще нет, и раб просто ждал сыновей того купца? — спросил Антипатр. — Ты же сам, игемон, сказал, что наглое поведение Диогена для него естественно, и его хозяин не может быть заговорщиком. Тогда получается, что царь Македонии оставил без наказания публичные оскорбления в свой адрес со стороны какого-то презренного раба!
— Заговор есть, — твёрдо ответил Александр. — Не купец посадил своего раба на моём пути, но есть некто, кто проложил мой маршрут по осмотру Коринфа так, что мы неминуемо должны были встретиться с Диогеном.
— Да с чего ты взял? — воскликнул Неарх.
— Ты разве не слышал речи Диогена против Эллинского союза? — усмехнулся царь. — А ведь он называет себя космополитом! Будучи свободным, Диоген отказался защищать Афины, в которых прожил пятьдесят лет! И вдруг такие упрёки в адрес греков из уст раба. Какое ему дело до Эллинского союза?
— Да, теперь я согласен с тобой, игемон, — покаянно склонил голову Антипатр. — С прискорбием должен признать, что ни я, ни даже царь Филипп не смогли бы распознать антимакедонский заговор в наглом поведении какого-то раба. Твой отец сразу, без каких-либо раздумий и колебаний зарубил бы Диогена на месте.
— Ну и что? — с недоумением воскликнул Неарх. — И я бы зарубил. Какой от этого вред?
— Смерть известного на всю Грецию философа, недавней гордости Афин, а ныне — Коринфа, от руки или по приказанию македонского царя добавило бы нам врагов и, возможно, привело бы в конечном итоге к распаду Эллинского союза и ненужной нам пока войне.
— Но ведь ты сам, Александр, велел мне готовить армию к войне…
— Да, мой друг, — повернулся к скачущему по левую руку молодому военачальнику царь. — Но не со всей Грецией! Сегодня, Неарх, я одержал сразу две победы: Греция осталась моей, и заговорщики не смогли этому помешать. Запомни, друг, порой словом можно добиться большей победы, чем мечом. Но для полной победы необходимо последовательное сочетание и того, и другого оружия.
Александр повернул голову направо и сказал Антипатру:
— Это хорошо, что Фивы изгнали наш гарнизон. Теперь, когда я официально утверждён гегемоном Эллинского союза, у нас развязаны руки. Завтра же ты сформируешь новый гарнизон для Фив. Собери туда весь сброд, какой найдёшь в нашей армии из числа македонцев, афинян и прочих ненавидящих фиванцев воинов. Но подбери верного мне командира, умеющего держать язык за зубами. Объясни тому задачу: воины его гарнизона должны вести себя в Фивах, как банда грабителей и насильников. Командир в ответ на жалобы местных жителей будет публично порицать нарушителей порядка, но в тайне поощрять их на новые преступления. Мне нужно, Антипатр, чтобы Фивы вновь подняли мятеж и изгнали, а лучше даже уничтожили наш гарнизон. Теперь, когда все положения Эллинского союза подтверждены, нам придётся воевать только с Фивами, а не со всей Грецией. Казна Македонии пуста. Более того, отец оставил мне огромные долги почти в пятьсот талантов[2]! Фивы — богатый город. Взяв его, мы решим сразу несколько проблем.
— Прекрасный план, игемон! — Почтительно склонил голову царедворец.
— А ты теперь всё понял, Неарх?
— Да, мой царь! — радостно воскликнул молодой военачальник. — Мы уничтожим бунтовщиков поодиночке.
— Правильно! Только когда мы раздавим всех заговорщиков, я двину армию на восток, в Персию. А ты, Антипатр, останешься здесь и будешь править моим именем в Македонии и Греции. Только тебе, лучшему и верному другу моего отца, я могу доверить свой тыл.
— Это большая честь, игемон! Я буду тебе верен так же, как был верен царю Филиппу.
Фивы вскоре действительно подняли мятеж против Македонского владычества и призвали Афины и другие греческие города поддержать их. Но никто на их призыв не откликнулся. Фивы пали очень быстро, что изумило всю Грецию. Но ещё более поразило и ужаснуло Элладу то, как обошёлся юный царь Александр с непокорным городом. Тот был полностью разграблен, и все его жители были проданы в рабство. Некоторые греческие города тут же сами нашли и казнили своих заговорщиков и противников Эллинского союза. Очаги возможной измены были потушены.
Александр расплатился с долгами македонской казны и со спокойной душой двинул армию на восток. Всего за тринадцать лет он создал огромную империю, завоевав и покорив множество народов и государств.
Что удивительно, властелин мира Александр и раб купца Ксениада Диоген умерли, если верить историкам, в один день! Причины их смерти до сих пор точно неизвестны. Но очевидно, что Диоген был прекрасно осведомлён обо всех достижениях Александра, и они вряд ли оставляли его равнодушным.
Ненавидевшие македонских захватчиков коринфяне, а вслед за ними и греческие историки так описали встречу и разговор молодого македонского царя и старого афинского философа:
«Надменный царь Александр, посетив Коринф, долго ждал, пока знаменитый философ Диоген придёт к нему засвидетельствовать своё почтение, но тот спокойно проводил время у себя. Тогда Александр сам пришёл к Диогену, когда тот сидел и грелся на солнце, и сказал:
— Я — великий царь Александр.
— А я, — ответил философ, — собака Диоген.
Они ещё обменялись парой фраз, и Александр сказал Диогену:
— Проси у меня, чего хочешь.
— Отойди, ты заслоняешь мне солнце, — ответил Диоген и продолжил греться.
Уходя, Александр сказал своим приятелям:
— Если бы я не был Александром, то хотел бы стать Диогеном».
И вот уже две с лишним тысячи лет историки бездумно повторяют эту лживую сказку, совершенно не задаваясь вопросом: чему, собственно, мог завидовать молодой царь, гегемон
