Сергей Калабухин
ЭПИЗОДЫ ЖИЗНИ
Сила слова
История — ложь, которую никто не оспаривает.
Наполеон Бонапарт
— Эй, раб, как ты смеешь сидеть в присутствии царя? — услышал Александр голос Неарха. Очнувшись от дум, он увидел полуголого старика в рабском ошейнике, спокойно сидящего на ступенях, ведущих в гимназию. Жестом Александр остановил взявшегося за рукоять меча друга. Ему не хотелось омрачать свой сегодняшний триумф кровавой расправой над жалким рабом. Царь осмотрелся. На лицах столпившихся вокруг знатных коринфян и депутатов конгресса Эллинского союза он ясно читал жажду скандала. Что-то здесь не так. Не может простой раб вести себя столь нагло, да ещё в присутствии лучших граждан города и гегемона Греции.
Всего два года назад в решающей битве при беотийской Херонее войско Филиппа II разбило объединённые силы коалиции греческих городов. Немалый вклад в победу внесли и воины, командовал которыми восемнадцатилетний сын македонского царя Александр. Здесь, в Коринфе, Филипп II заставил Грецию объединиться под властью македонского гегемона. Был заключён Эллинский союз. Города-государства, вошедшие в него, сохранили внутреннюю автономию. Их представители при необходимости должны собираться на конгресс в Коринфе. Была создана общая армия для противодействия внешним врагам и предотвращения актов агрессии в отношении любого из членов Эллинского союза. Командующим этой армии Филипп II, естественно, объявил себя. Кроме того, македонские гарнизоны остались в Коринфе, Фивах и некоторых других городах.
Два года в Греции было спокойно. Македонцы готовили общую армию к походу в Персию, как вдруг царь Филипп умер. Решив, что молодой наследник македонского престола не сможет оказать серьёзного отпора, греки восстали против македонского господства. Как и ранее зачинщиками намечающейся войны выступили извечные соперники — Фивы и Афины, вынужденно объединившиеся против общего врага.
Но восставшие недооценили Александра. Того готовили к власти с раннего детства. Александр учёл, что Греция стала едина всего лишь два года назад и к тому же не по собственной воле. Многовековая вражда и внутренние противоречия между городами-государствами пока не исчезли, а общая армия продолжала подчиняться македонскому царю.
Приняв власть, Александр срочно созвал в Коринфе конгресс Эллинского союза и пригрозил на нём направить общую армию против мятежников, так как они нарушили договор и, изгнав македонские гарнизоны, проявили явные акты агрессии против одного из членов союза — Македонии. Большинство греческих полисов, осознавших преимущества стабильного мира и спокойствия торговли, не желали новой войны. Они понимали, что если даже удастся изгнать македонцев (что вряд ли), то обретённая вновь независимость неминуемо приведёт к возобновлению междоусобных раздоров и войн.
И вот отгремели яростные споры. Конгресс большинством голосов подтвердил действенность положений Эллинского союза и утвердил его гегемоном нового македонского царя. Мятежники не получили поддержки, и судьба их отныне будет незавидна, это Александр решил твёрдо. Ведь он решил продолжить дело своего отца, Филиппа II. Но двинуть армию на восток, против персов, оставив в тылу тлеющие очаги измены, невозможно! Поэтому урок для потенциальных бунтовщиков должен быть жесток и нагляден. И первой целью, решил Александр, будут Фивы. Это гнездо измены необходимо выжечь дотла.
Перед прощальным пиром македонский царь решил прогуляться по Коринфу, осмотреть его храмы, дворцы, стадион с гимназией, а также поближе познакомиться с лучшими людьми города. Так он объявил окружающим. На самом же деле, Коринф совершенно не интересовал Александра, но нужно было хоть чем-то подсластить горечь поражения грекам, проветрить от споров голову и обдумать дальнейшие действия. И вдруг на пути царя возник этот наглый раб! Как это могло случиться? Ведь дорогу перед Александром и сопровождающей его свитой, состоящей из личной охраны царя, членов Эллинского конгресса и знатных коринфян, расчищает от посторонних лиц городская стража!
— Кто ты, старик? — не выдавая беспокойства и гнева, спросил раба Александр.
— Меня называют собакой, — спокойно ответил тот, продолжая безмятежно сидеть.
— И почему же тебя так зовут?
— Кто бросит кусок — тому виляю, кто не бросит — облаиваю, кто злой человек — того кусаю.
— Игемон, не гневайся! — Пробился к Александру сквозь толпу жирный критянин в одежде богатого купца. — Это мой раб, известный философ Диоген Синопский. Позволь, я сам накажу его…
— Философ? — Александр с интересом посмотрел на раба. Тот был не по годам крепок, не по статусу высокомерен и отвечал царю вызывающим взглядом. — Мой отец, царь Филипп, конечно, жестоко наказал бы этого наглого раба, купец. Да и тебя заодно — за то, что не сумел научить своего раба, как тому следует себя вести в присутствии знатных людей. Но я — царь Александр! Одним из моих учителей был Аристотель, так что вам повезло.
Александр сделал знак Неарху, и тот мощным толчком вернул купца в толпу коринфян. Те стояли так плотно, что толстяк, врезавшись в передних, избежал падения и остался на ногах, однако тут же со злобными комментариями его выпихнули в задние ряды.
— Что ж, пёс Диоген, — усмехнулся царь, — давай проверим, каков из тебя философ. Твоим отцом, как я помню, был синопский меняла и ростовщик, брошенный в тюрьму за изготовление фальшивых монет. Ты, говорят, усердно помогал отцу в этом неблаговидном промысле, но то ли успел вовремя сбежать, то ли был изгнан из города.
— Это ложь! — ощерился Диоген. — Я в то время путешествовал по Греции, был у оракула в Дельфах.
— Да, с тех пор прошло более полувека, и узнать правду сейчас мы вряд ли сможем, — усмехнулся Александр и с удовлетворением отметил прокатившиеся по толпе зрителей смешки. — Но, насколько я знаю, ты вдруг объявился в Афинах и стал нищим бездомным попрошайкой. Клянчил милостыню на площади и жил в старом дырявом пифосе[1], выброшенном кем-то за ненадобностью. Почему же ты так и не вернулся в Синоп, если тебе ничего не грозило?
— Я не мог вернуться, — буркнул Диоген. — Мой собственный раб обокрал меня и сбежал.
— Раба поймали?
— Нет, я не подавал жалобу. Если раб может прожить сам, без меня, то и я мог прожить без него!
— Интересная мысль. — Александр на пару мгновений задумался, потом вновь обратился к Диогену. — Значит, ты предпочёл пятьдесят лет прожить нищим и бездомным попрошайкой в чужом городе вместо того, чтобы возвратиться в родной дом. И всё из-за того, что тебя обокрал твой собственный раб, которого ты даже не пожелал объявить в розыск…
— Не только поэтому! — взвизгнул Диоген. — В Афинах, ещё до бегства раба, я увлёкся философией
