Жан не смел смотреть на небо, ведь оно горело фантасмогорией цветов и хаоса, как драгоценные камни, в которых — он верил — жили демоны, желавшие развратить его душу, он не смел смотреть и под ноги, ведь там росли и вились тонкие стебли извращённых цветков, которые ластились между собой и приникали к его ногам, точно испорченные женщины из историй, которыми его пугали всё детство. Он смотрел лишь вперёд, и на дороге ему повстречался тщедушный, сгорбленный старик, по случаю оказавшийся ещё живым. Он был пьян и отдыхал, или же умирал, в поле среди цветов и запахов. Подле него лежали мужчины и женщины, все нагие и опьянённые, распаренные чувством красоты и погибшие прямо за пением.
— Ради чего? Куда же ты, старик, бросился, на что отверг своих родных, свой честный труд, я ведь знал тебя, как известного судью, почему бросил детей погибать от голода и гнить среди преступности и отчаяния? — обратился к нему Жан. — Ведь были у тебя благие дела и честное имя, а теперь валяешься в лесу, подобно зверю. Ради чего?
— А ты посмотри сам. Она спит прямо под корнями дерева, которое ты топчешь в своих тяжёлых кольчужных ботинках. Посмотри на неё лишь раз.
Охотник заглянул под землю и увидел, как среди тёмной почвы, как в маленькой шкатулке, усыпана цветами, лежит прекраснейшая девушка. Её лицо, обсидиановый идол, замерло в бесконечном покое и безразличии, а глаза закрылись давимые истомой и сном. Блеклый свет падал на необычайную кожу из тысяч бриллиантов, внутри которой преломлялся и — совсем искусственный, ненастоящий — красил округу: всё лилось и дрожало в оттенках радуги, как в шелках, посреди которых лежало совершенно белое тело демонической куклы, принцессы Розмари. Вглядевшись в этот цвет, Жан на мгновение потерял способность видеть, и ему почудились силуэты пауков, которые будто проползли внутри зрачков, по обратной стороне век. От страха и непонимания, он закрыл глаза и кинулся на землю в молитве.
Шум его голоса и дрожащих губ разбудил Розмари. Она проснулась и на тонкое, тут же ушедшее мгновение, обратила на Жана своё величавое внимание. Открывший глаза Жан… они встретились взглядами на секунду, и в её чёрных зрачках ему впервые предстало собственное лицо. Оно оказалось прекрасно, а сам он оказался проклят. Старый младенец — он познал красоту. А мгновением позже познал и сожаление. Тоскливой мыслью ему пришло понимание, что он прожил уже целую жизнь, многие годы — за зря. Жан пропустил и выбросил на ветер всю красоту ночей и греха, и теперь скорбил над ними, как светский мир скорбил над убитым собственными руками Богом. А Розмари уже ушла. Она пропала. И он, несчастный, бродил по всему миру, пытаясь вновь найти её, но больше никогда не встречал; она оставила Жана, как и всех других, кто последовал за ней, но ни один не пожалел о выбранном проклятьи. Всё, что осталось Жану — крохотный камень с её кожи, который при первой встрече упал с её ладоней и оцарапал ему веко. Жан хранил его у себя до самой смерти, и в своих поэтических текстах положил начало легенде о Бертраме.
Долгое путешествие по Европе привело инфанту с бриллиантовой кожей ко двору английского герцога Глостера. Это случилось примерно спустя два года после начала скитаний. Вся паства бассарид Розмари окружила город и замок. Сотни обнажённых людей днями и ночами предавались лени, разврату, манерностям и фланированию — всем местным жителям показалось, что наступил конец света. Саму же Розмари Герцог принял с радостью, прельщённый необычной красотой холодной девушки и множеством слухов об необычайных силах, которыми она наделена. Люди шли за ней и слушались каждого её каприза, будто заколдованные — если бы только она служила ему, то королевский титул и всё, чего он мог бы желать, само легло бы ему в руки с лёгкостью сонливого вздоха.
— Я так рад видеть вас за этим столом. Все простолюдины и весь двор только о вас и желают говорить, все взгляды на вас, и этот обед тоже — только для вас. И я надеюсь, что вы…
Розмари прошла мимо, не найдя в себе силы даже на то, чтобы ответить герцогу хотя бы взглядом. Она села подле двух красивых мальчиков, племянников Глостера: Эдуарда и Ричарда, хотя место ей приготовили между владельцем замка и его женой. Глаз герцога нервно дрогнул, но губы остались висеть в немного напряжённой, но улыбке. Оба ребёнка выглядели болезненно и пугливо, как заключённые, они дрожали и избегали встречаться взглядом с другими людьми, они жались друг к дружке, словно сиамские близнецы. Их тела были бледны и хрупки, они рифмовались с тонкими белыми деревьями, пугливо шатающимися за окнами, облачённые в густые английские туманы. Розмари тут же полюбила этих детей, а они смотрели на неё умными, взрослыми глазами.
Всю длительность ужина принцесса-призрак обласкивала своим вниманием этих двух мальчиков, позабыв обо всех гостях и о самом герцоге. Розмари провела по белой щеке Эдуарда ладонью и от мельчайших камней, как от наждачной бумаги, на его коже остались красные полосы. Капли крови полились вниз по щекам и окропили скромную еду детей. В будущем они могли бы стать новыми королями английских земель, но были достаточно умны и не надеялись — они знали, что их дядя, герцог Глостер, убьёт их раньше, чем это могло бы случится, дабы самому занять трон. А если и не он, то бушующие повсюду болезни. Впрочем, не Ричард, не Эдуард не боялись смерти. За тем столом они думали лишь о красоте странной девушки, о которой одни говорили, что она служит Дьяволу, а другие, что она новая дочь Бога. Боль на щеке в тот ужин оказалась приятнее любого из блюд на столе.
Она провела среди серо-зелёных замковых стен неделю. Как хозяйка, адамантовая девушка фланировала по коридорам и комнатам, никого не замечая и даже не оборачиваясь на окрики. Впрочем, большинство людей было ею до того очаровано, что легко прощали горделивость и грубость. И даже сам Глостер, хоть и был зол, но не смел её касаться ни словом, ни рукой или же изгонять из своего имения — даже простое присутствие Розмари в его владениях сильно поднимало статус герцога среди всех других мелких и крупных землевладельцев по всей Англии и за её пределами, о нём говорили, его земли обсуждала вся знать и даже множество путников стали стекаться в эти болотистые места. Деньги залили улицы.
Настоящее внимание девушки
