Стоит им исчезнуть внутри, как за спиной слышу чей-то голос.
– Простите?
Отрываюсь от гортензий с розами – по тропинке к дому подъезжает на своём ослике пузан из почтовой доставки.
– Прошу прощения? – зовёт он опять.
Вытираю руки о передник. Доставка в дом Мадригаль – это чаще всего мне. Может, какой-нибудь сюрприз от Мариано Гузмана. Все думают, что мы рано или поздно поженимся. Он мне и раньше много чего посылал: шоколадные конфеты, например, или очередную безделушку. Иногда букеты цветов, хотя их у меня и без него предостаточно.
Однако на этот раз, вместо того чтобы вручить мне посылку, толстяк на ослике говорит:
– У меня сегодня для Мирабель.
Что ж, тем лучше. Куда мне ещё цветы. Да и Мирабель будет приятно получить подарок, особенно в такой день.
– Ей доставка в нештатном порядке, – говорит курьер. – Э-э, нештатная доставка для штатных дарований, хе-хе. Это ведь она же у нас без дара.
Бедняга Мирабель. Иногда поневоле задумаешься, а каково это, жить совсем без дара. А иногда – что, может быть, даже и неплохо.
– А вот она идёт, – замечаю я.
Мирабель как раз выходит из дома.
– О, Мирабель. Пожелай Антонио от меня удачи. – Курьер вручает ей бумагу, шёлк, моток ленты и нитки и добавляет: – Если получит дар, значит, последний раз был просто досадным исключением.
Мирабель кивает. По-моему, немного закатив глаза.
– В смысле, тот последний раз, который был твой. Когда ничего не получилось.
Как будто она нуждается в пояснении. Как будто это не был и так самый большой провал в её жизни.
Толстяк уводит ослика, и Мирабель исчезает в дверях дома. А я печально покачиваю головой. Эх, мне ли не знать, что для моей сестрёнки не всё всегда оборачивается так, как... хотелось бы. Можно было бы пойти сейчас к ней, спросить, не нужна ли помощь, только это бесполезно. Скорее всего, никакую подмогу она не примет, даже если я сама предложу. Ей всегда надо, чтобы было именно так, как она хочет. Поворачиваюсь к своей цветочной арке, поправляю пару бутонов... Ой! Розовый шип впился в палец. Не больно, но кровь проступила. Стряхиваю колючку с пальца – и стоит мне взмахнуть рукой, как на ветке вылезает ещё несколько бутонов. Отступаю назад на шаг – а что, почти идеально. Ну ладно, ладно, идеально.
Хочу уже было пойти в дом, как вдруг за спиной слышу:
– Ну надо же, вообще, у Мирабель нету дара!
Это городские ребятишки идут мимо по дороге. Двое вприпрыжку, одна попутно собирает камешки, один шагает спиной вперёд.
– Мне бы на её месте было очень грустно, – замечает маленькая девочка.
Мне бы тоже, честно сказать. Самой Мирабель я никогда такого не говорила, но её день дара стал для меня чуть ли не самым грустным днём жизни. Помню, как мамочка ведёт её за ручку по коридору, а Мирабель всего пять, и на ней моя гирлянда из ромашек... Такая миленькая девчоночка; у неё и волосики тогда ещё прелестные были, это потом уже в растрёпанную шевелюру превратились. Помню, глазки прямо блестят от восторга, идёт к двери в конце коридора, и дверь сияет, и за дверью... её судьба.
А вот и Мирабель опять, в руках та же утварь, что и раньше, только теперь ещё добавилось барахло из доставки.
– Вообще-то, дружок, – говорит она девочке, – на самом деле ни капельки мне не грустно, потому что знаешь что? Есть у меня дар или нет, я всё равно такая же особенная, как остальные члены нашей семьи.
Дети переглядываются между собой, потом украдкой смотрят на меня.
– Может, у тебя дар всё отрицать, – замечает один, и дети, гогоча, пускаются наутёк.
Пытаюсь скрыть улыбку за цветком, а Мирабель с пунцовым лицом шагает к дому. Бедная, еле тащит свою охапку. Ей бы Луизу в помощь.
Заканчиваю со своими цветами, иду в дом – а в доме уже, кажется, все подряд командуют Луизой направо и налево. То пианино наверх поднять, то ещё что... Одновременно с галереи слышу:
– Попробуй ещё немного повыше!
– Камило, – кричит бабушка, – нам нужен ещё один Хосе!
И мой двоюродный брат Камило, всегда готовый к услугам, принимает вид высоченного Хосе из города и становится как раз подходящего роста, чтобы повесить плакат над новой дверью Антонио. На плакате написано: «Антонио». Криво написано, но я не буду им говорить.
– В день моего сыночка всё должно быть просто идеально, – тревожно причитает тётя Пепа. – Если что-то пойдёт не так...
Она беспокойно расхаживает взад-вперед, и над патио начинает подниматься ветер.
– Дорогая, – обращается к ней дядя Феликс, – ты же все цветы заураганишь.
– Цветы? – Оглядываю внимательно патио, где будет проходить торжество. Хм, пожалуй, стоит сделать ещё одну арку. И, может, вырастить пару гирлянд вокруг крыльца. Обвожу взглядом поручень на галерее, которая лентой огибает внутренний дворик – патио. На эту балконную галерею выходят одна за другой двери всех членов нашей семьи. Под моим взглядом поручень увивают цветущие лозы.
Отступаю немного назад полюбоваться.
– Только в ладоши не хлопай, – говорю Долорес – та уже захлёбывается от восторга.
Тут под боком мелькает Мирабель. От неожиданности я случайно – пых! – осыпаю её лепестками с ног до головы... Совершенно случайно, честное слово! Пока никто не заметил, быстро гаркаю:
– Да расслабься ты, никто на тебя не смотрит!
– Да, все смотрят на тебя, потому что... – бубнит Мирабель. – Потому что ты у нас вся такая красавица. Ну, ты и есть красавица. Что уж тут. – И она мрачно топает восвояси.
Господи, как же она меня бесит иногда.
Чуть позже слышу щёлканье ножницами. Вытягиваю шею – это Мирабель развела на галерее самодеятельность как раз напротив будущей, как мы надеемся, двери Антонио. Кругом неё валяются материалы из доставки.
– Мирабель, ты чем это тут занята? – сотрясает тишину патио строгий голос бабушки. Уж не знаю, откуда она появилась, только теперь она стоит прямо над Мирабель и заглядывает ей через плечо. Мне бы точно стало не по себе.
– Это я украшения делаю, – отвечает Мирабель. – Для Антонио. А вот это я вообще-то для тебя сделала, смотри... – И она поднимает повыше своё творение. Что это, мне не очень понятно. Бабушке, видимо, тоже. Во всяком случае, это что-то из цветной бумаги, свечек и... и вот оно загорелось.
– Может, лучше пусть украшения кто-нибудь другой сделает? – предлагает бабушка, пока Мирабель затаптывает пламя.
Касита помогает убрать беспорядок, но запах горелого остаётся висеть в воздухе. Бабушка спускается с галереи и поднимает лицо к небу. На ярко-голубом своде виднеется пятнышко облака, и облако темнеет на глазах.
– Пепа! – кричит бабушка.
