никогда не заживут.
Поджав подбородок, Гордон спешит сквозь ливень изо всех сил, засунув руки в карманы плаща. Остальные вокруг него тоже спешат со своими портфелями и пакетами, газетами и зонтами, высокотехнологичными гаджетами и дизайнерскими телефонами. Обезьяны в макияже и на каблуках, в костюмах и галстуках ко Дню отца, они бегут в укрытие по цементным равнинам, ища убежища в пещерах и на деревьях из стали и пластика, железа и кирпича, в клетках ложной безопасности в легком мире первобытного страха и восхитительного безумия. Боль и радость, ужас и красота - все это скрыто от посторонних глаз.
Империя хаоса...
Там, под дождем.
Пробудившиеся демоны, выйдя из долгой дремоты, шагают за ним, и Гордон переходит на боковую улицу, разбрызгивая ботинками лужи. Он запыхался - не может вспомнить, когда в последний раз проходил такое расстояние без остановки, - ноги болят, спина болит. Эта сырая погода только усугубляет ситуацию. В сырую или холодную погоду болят все суставы, а в эту - и то, и другое, но он твердо решил дойти до места назначения без остановки.
Дорога узкая, на мокром асфальте отражаются мрачные и унылые здания по обе стороны, нависшие над ним, словно призраки. В голове мелькают видения, но он не обращает на них внимания. Он должен. Иначе они обретут силу. Он спешит к навесу над входной дверью небольшого бара, зажатого между приговоренным к смерти четырехэтажным домом и ломбардом.
Внутри он ощущает порыв горячего воздуха. Это снимает холод, но ему все равно холодно, руки как лед. Чертово кровообращение. С каждым днем его тело замедляется все больше и больше, мало-помалу предавая его. Даже его кровь умирает, свертываясь в венах, как патока. Это медленная смерть, свободное падение в постепенную темноту. Он стряхивает дождь с плаща, снимает шляпу и дает глазам привыкнуть к тусклому свету. Он бывал здесь раньше, но не так давно. Бармена он не узнает - тот, должно быть, новенький, парень лет тридцати в толстовке и джинсах, крепкого телосложения, с бритой головой и бриллиантовыми шпильками в обоих ушах, слишком большими, чтобы быть настоящими.
"Все еще хорошо, да?" - говорит бармен с широкой улыбкой.
Не желая отвечать на столь идиотский вопрос, Гордон заказывает черный кофе. Здесь нет окон, и единственный свет исходит от маленьких красных стеклянных свечей вдоль барной стойки и на каждом из столиков в задней части заведения, отбрасывая на все - даже на тени - жуткое кровавое сияние.
Гордон замечает Гарри, одиноко сидящего за столиком у задней стены, и едва заметно кивает ему. Но, кроме бармена и них, в заведении никого нет.
Расплатившись за кофе, Гордон присоединяется к своему другу за столиком. Он ставит чашку и шляпу, затем снимает плащ и откидывает его на спинку стула. Устало садится напротив Гарри и кладет руку по обе стороны кружки, чтобы сохранить ее тепло.
Гарри - самый старый и близкий друг Гордона. Он знает его уже почти пятьдесят лет, и это самый близкий Гордону человек, который когда-либо был ему братом. Он - лучший и худший из Гордонов.
"Я не был уверен, что ты придешь", - говорит Гарри. Несмотря на более чем пятидесятилетнее проживание в Америке, он все еще сохранил легкий след британского акцента.
"Я же говорил тебе, что приду, разве нет?"
Гарри потягивает виски с содовой. "Кофе в такой час?"
"Мне холодно".
"Мне всегда холодно".
"Нам обоим".
"Ужасно быть старым, не так ли?" Гарри улыбается, обнажая длинные, испорченные никотином зубы, но больше его разглядеть сложно, потому что он остается в тени. "Чего бы я только не отдал, чтобы вернуться назад и прожить еще двадцать, десять - черт, даже пять лет молодости".
"Нельзя жить вечно, Гарри".
"Так говорят. Но ведь будущее уже не то, что раньше, верно?"
Гордон пробует свой кофе. Он крепкий, горький и такой горячий, что обжигает губы. "А было ли оно когда-нибудь?"
Гарри не отвечает. Через некоторое время Гордон рассказывает ему о бездомном, на которого напали возле его квартирки.
"Тот, с симпатичной бородкой, который живет в парке? Он, наверное, лет на десять старше нас".
"По крайней мере, на пять или шесть".
""Ублюдки. Они могли его убить".
"Могли. Он уехал в машине скорой помощи, я не знаю".
Гарри проводит артритной рукой по редеющим серебристым волосам, зачесывая их назад и убирая с угловатого лица. "Господи".
"Да." Гордон пьет еще кофе. Тепло начинает возвращаться к его конечностям. "Это мог быть я".
"Или я, Гордо, мой район не лучше". Он снова улыбается, но это больше похоже на выражение боли, чем радости. "По крайней мере, ты мог бы дать отпор".
"Может быть, много лет назад. Но не сейчас. Я едва могу убраться со своего пути".
Гарри смотрит в сторону и направо, как будто видит, как что-то движется по полу между соседними столами. "Мне стыдно говорить об этом, но бывают дни, когда я боюсь выйти из своей комнаты".
"Не стыдись. Бывают дни, когда я тоже боюсь".
Гарри проглатывает остатки своего напитка, затем подавляет отрыжку. "По крайней мере, было время, когда ты был сильным. Мне никогда не нравилась физическая конфронтация. Я всегда сторонился их. Я придерживался своих книг, пьес, картин. Я никогда не был крутым парнем.
"Никому в здравом уме не нравится насилие, Гарри. Ты всегда был лучше этой глупости, выше ее".
Он смотрит в свой пустой стакан. "Может, я просто испугался".
"Мы все боимся".
"Но ты был во Вьетнаме, Гордо, ты..."
"Я был просто солдатом, ничего особенного. К тому же это было очень давно".
"Не так уж и давно."
"Это была совсем другая жизнь, поверь мне".
Гарри садится вперед, пробиваясь сквозь тень. В своих помятых брюках, твидовом пиджаке и шерстяном шарфе он мог бы сойти за пожилого профессора колледжа из старого фильма, но его бледная кожа, освещенная жутким красным светом свечей, придает ему тревожный, почти демонический вид. "Дело в том, что ты испытал это".
"Что испытал?"
"Ну, ты... убивал людей. Раньше, в бою, ты..."
"Гарри, я не люблю говорить о таких вещах". Боль пронзает Гордона в висок. Он морщится и отставляет кофе в сторону. "Ты знаешь это".
"Мне жаль". Он откидывается назад, чтобы тени лучше скрывали его. "Я не имел права..."
Гордон обращается к бармену, заказывает Гарри еще один скотч с содовой и один себе. "Послушай, - говорит он ровно, - ты и сам знаешь, что, когда я встретил Кэти, я был на много
