чем-то в этой жизни управляешь, имеешь цель и даже время догоняешь заодно. Начинается дождь в Воронеже, а ты от него в Рязань убежал. И разумеется, дорога веселее, когда ты знаешь, что где-то через пару сотен километров тебя ждет женщина, да, да, да, все его романчики были в основном дорожными.
Маршруты были постоянными, раз в неделю Краснодар, например. А по пути местечко есть, то ли Верхний Мамон, то ли Нижний, там и стоянка, и шоферский ресторанчик. Он заезжает пообедать, заказывает фирменную ростовскую солянку и пирожки, пирожки из Мамона все покупают с собой, отличные в Мамоне пирожки… И вдруг выходит из-за стойки милая буфетчица, и улыбается, и говорит: «Ждала»… Конечно, каждый раз он предвкушает командировку по трассе Дон, и каждый раз в Мамон сворачивает и остается переночевать. И так годочка три-четыре. А потом вдруг раз — логистика меняется, он оставляет трассу Дон и берет заказы на Питер. Почему? Он объяснял, что долго по одной и той же трассе ездить не может, что на знакомой местности теряет концентрацию и даже засыпает за рулем.
Многие водители, наоборот, предпочитали работать на постоянном маршруте. Когда ведешь большую груженую фуру, важно знать и дорогу, и людей, которые встречаются, все эти безопасные стоянки, удобные заправки, места, где дежурит полиция, камеры, и рожи знакомые видеть в шоферских забегаловках многим важно. А этого раздражала монотонность, он начинал быстрее уставать, шел на какие-то ненужные обгоны, а было, что совсем срывался и устраивал драку в дорожном кафе. Последняя драка как раз и случилась в том самом Мамоне. Кто-то там из молодых водителей слишком весело травил байки про местную буфетчицу, он подошел и хорошенько дал по морде.
Не все, конечно, одинаково устроены. Надюшке нравилось всю жизнь ходить одной дорогой в свой распрекрасный ЗАГС, наряжаться в красный костюмчик и двадцать лет подряд читать один и тот же текст. Каждый раз с одним и тем же выражением лица, выпячивая очи, приподнимая подбородок, вскидывая голову, так что подпрыгивала ее высокая прическа, она многозначительно ждала, пока молодые ответят «да» на ее протокольные вопросы и подпишут свой приговор.
— Готовы ли вы, Антон и Соня, вступить в законный брак, согласно закону Российской Федерации?
Ой, ну, готовы мы, готовы! Иначе что бы мы тут стояли, ваш апокалипсис выслушивали? Мы давно уже были готовы, мы женились на пятом месяце беременности и сразу решили: рожаем, получаем свои дипломы и сматываемся. Сидеть всю жизнь в Черноземье, ходить всю жизнь на одну и ту же работу мы не собирались, нам с мужем тоже нужна была дорога, общая, одна на двоих. Наверное, в детстве нам мозги прогрела эта веселая пионерская песня:
Вместе весело шагать по просторам, по просторам,
И конечно припевать лучше хором, лучше хором…
Нас занесло в Краснодар, мы продавали там резину для сельского хозяйства. Как в супермаркете у кассы есть лента, так и в сельхозмашинах такой резины полно. И вот каким-то чудом мы продавали краснодарским фермерам резину, хотя у них под носом был свой резиновый завод. Но краснодарские свою резину не любили, все говорили, что местная резина некачественная, в Краснодаре все покупали резину из Курска. И точно так же говорили в Курске, что их родная курская резина — дрянь, а краснодарская хорошая. Заводы резиновых изделий и тут, и там были абсолютно одинаковые, старые советские, что в Курске, что в Краснодаре, и выпускали они по одной технологии абсолютно одинаковую стандартную резину, но людям хотелось не свою, а привозную. Вот мы и перебрасывали курскую резину в Краснодар, а краснодарскую в Курск. Фермеры оплачивали доставку, наценку, а могли бы все сами спокойно купить возле дома. Но нет, не хотели они брать то, что рядом, всем хотелось чужую далекую загадочную резину. Из-за этой резины мы и подружились с Надюшкиным мужем, мы отдали ему этот заказ, и он три раза в месяц делал рейс из Курска в Краснодар.
Как многие гуляки, этот кудрявенький был похож на кота. В кармане у него всегда была конфетка, шоколадка… И хлеб, я просила его привезти черный хлеб, на Кубани был пышный, белый, очень вкусный хлеб, а мне хотелось наш, серый, кислый. «Спасибо, умница, красавица…» — это вылетало у него легко, без напряженья, так что пока я оформляла ему документы, наша кладовщица млела, переползая всякий раз со склада в офис, как только появлялся его КамАЗ, она приносила ему чай, он доставал мамонские пирожки и рассказывал свои новости, про сына, про внучку, про жену. «Моя Надюшка, моя Надюшка, Надюшка приболела»… Ага, приболела она у него… Твою Надюшку об дорогу не разобьешь!
Вот так он к нам по трассе Дон четыре года ездил, а потом перестал останавливаться в Мамоне, и у нас в Краснодаре немножко поспит и быстрее назад, а про Надюшку ни слова. Да, разговоры странные по телефону начались, все время «миленькая моя, миленькая моя» и улыбается.
Появилась новая женщина. То ли оттого, что жила она рядом, и ее легко было встретить на знакомой улице, то ли и правда попалась ему интересная баба, то ли сам он перебесился и дозрел до настоящей женщины… Кто их поймет, этих мужчин? В общем, он взял и передал наш заказ своему другу. Сказал, что теперь будет работать только возле дома, что дальше, чем на пятьсот километров, брать заказ не будет. Так и накрылись наши пирожки из Мамона. И плакала там бедная буфетчица. И заскучала наша кладовщица. И официантку из Донской ухи теперь хоть за смертью посылай.
Надюшка орала истошно, в этот раз по сводкам соседки. Как она узнала? Да никак. Звонили ей, вы же знаете, кругом полно доброжелательниц, которые с удовольствием оповестят вас, если заметят в машине у вашего мужа какую-нибудь блондинку. Нет-нет, они не думают и не предполагают даже, что кому-то это может быть неприятно, что в конце концов в их дом, их мужу тоже кто-то позвонит. Они чисты, практически безгрешны, их неподвижность — гарант их безупречной репутации. И это верно, доброжелательницы никогда грешить не будут, как старый ржавый утюг, который не включен в розетку, уже никогда ничего не прожжет.
Первый раз в жизни Надюшка испугалась. Ее насторожило, что муж не отвирался. Вся его жизнь прошла в ловком вранье, он отлично умел заговаривать зубы, а в этот раз, когда она влепила ему пощечину, он отряхнулся и просто сказал — ухожу.
Все сжалось у Надюшки… Она сама так
