орехами, и даже из поселка беженцев принесли подарки — золотистое масло и сыры и целые корзины овощей. Леу было жаль, что людей на праздник не позвали, ни селян, ни монахов. Может, правители Чертогов и пригласили бы их — госпожа с самого начала была добра к беженцам, даже вместе с остальными женщинами помогала выхаживать их раненных и больных, да и господин Диан теперь относился к людям гораздо терпимее — если бы не посланник Высокого Престола. Наверное, не хотели смущать его.
Из-за кресла госпожи, где стояла Леу, его было хорошо видно. Посланник не присоединился к празднованию, вежливо, но твердо отверг приглашение разделить стол с господами. Теперь он стоял в стороне, прислонившись спиной к дереву, скрестив руки на груди, следил за происходящим полуприкрытыми глазами. Ткань серого камзола мягко мерцала, когда на нее, пробиваясь сквозь листву, падали солнечные лучи, на груди серебристый медальон на цепочке, длинные черные волосы заплетены в косу. Неподвижный, невозмутимый, холодный как камень.Каэрден двора Эллет, посланник Высокого Престола, появление которого положило конец снам и повергло Чертоги Под Зеленой Крышей в трепет.
— Там был проход, — тихо рассказывала госпожа Дайну, сжимая ладонь Леу. Она говорила тихим, растерянным голосом, и теперь в ее глазах плескался самый настоящий страх. Госпожа проснулась, задыхаясь и дрожа, и когда Леу, повинуясь окрику Диана, вбежала в их покои и принесла горячее питье, она вцепилась в руку стоящей у трона так, что чаша выпала и дымящаяся жидкость расплескалась по полу. — Между скалами был проход, и он вел в долину… большую долину…там везде высокая трава, ночные цветы пахнут так, что голова кружится, в кронах деревьях поют птицы, все красивое… такое красивое, что дух захватывает. И на горизонте…
— Башни, — мрачно кивнул господин Диан. Он сидел на постели рядом с подругой, гладил ее по волосам, стараясь успокоить, но сам был бледен и выглядел потрясенным. — Высокие башни, похожие на иглы. И они светились. Это их свет видно из-за скал.
— Все так красиво, — прошептала госпожа и беспомощно взглянула на Леу. — Так красиво. Почему же мне страшно?
Она хотя бы не плакала. Мать Леу разрыдалась, рассказывая о том же сне. А потом стало еще хуже. В ночных видениях появились звуки труб, долину залила кровь, отблески огня заплясали на лезвиях прямых узких мечей, на остриях копий и дротиков, на хищно блестящих наконечниках стрел. Как поняла Леу, это не было сном о какой-то битве. В нем не было лиц или фигур воинов, просто какие-то обрывки звуков и образов. Огонь, кровь, оружие. Знамена, сродни мечам — узкие и длинные, голубого, зеленого, желтого и белого цветов, вьющиеся в пронизанных лунным светом сумерках.
И снова никто не мог понять, что происходит. Что означают сны? Почему их не видит сама Леу и еще около двух десятков фаэйри, которые родились здесь, в Чертогах? Как это связано с тем, что из говорящего камня и молота господина Диана ушло волшебство — и связано ли вообще?
В один из дней, после долгих размышлений, Леу показалось, что она нашла ответ — и, улучшив момент, обратилась к Диану, потому что не хотела еще сильнее расстраивать госпожу Дайну:
— Господин, а что если там, в Полуночной земле, что-то случилось? На нее кто-то напал, и теперь те, кто ушли туда, теперь пытаются позвать вас на помощь?
Правитель поднял на Леу глаза, покрасневшие от усталости и недостатка сна.
— Я думал об этом. — тихо ответил он. — Нет. Вряд ли. Полуночная земля лежит за пределами этого мира, это место отдыха, покоя и красоты. Кто бы стал нападать на нее? Кто бы смог? Это как если бы… — он на мгновение замешкался, подбирая слова. — Люди верят, что их умершие превращаются в звезды. Это как если бы какая-то сила вдруг стала сбивать их с неба. Можешь ты себе такое представить, Леу?
Она молча покачала головой.
— А если бы Полуночной земле кто-то и угрожал бы, я не думаю, что он пришел туда с оружием вроде луков и мечей. Им нельзя причинить вред тем, кто ушел из этого мира… Луна знает, — добавил господин Диан. — Мое сердце принадлежит твоей госпоже, но если бы я узнал, что в Полуночной земле Элане, моей первой любви, что-то грозит, то отправился бы туда и защитил ее, не стал бы даже раздумывать. Она достаточно настрадалась здесь. Но нет. Не думаю, что дело в этом. Тут что-то другое…
— А вы помните ее? — спросила Леу. — Полуночную землю?
Господин долго молчал, прежде чем ответить, а когда заговорил, его голос звучал мягко и как-то растерянно.
— Нет, — сказал он. — Это было так давно, что… Когда флот отца пришел к берегам этого мира, мне было чуть больше, чем тебе сейчас. Я помню, как корабли вошли в скалистую бухту далеко на севере и востоке отсюда, и на мачте развевался флаг нашего двора, красный с зеленым и желтым. Помню, что на мне были доспехи, в руке копье. Была зима, и чтобы согреться, мы сжигали корабли, а потом отправились прочь от моря, вглубь новых земель. Но я… я не сохранил в памяти ничего, что было до этого. Ни пути по морю, ни самой Полуночной земли. Может, отец и рассказывал, но я успел позабыть и это. А он вскоре вернулся назад. Погиб на охоте.
Леу потом спрашивала других. Все рассказывали одно и то же — приближающийся берег этого мира, пустынные и тихие земли за ним, путь через лес, в сердце которого вскоре выросли Чертоги Под Зеленой Крышей. Все, что было до этого, будто скрывалось за плотным туманом. Путь по морю не помнил никто, а о Полуночной земле могли рассказать лишь то, что эта блаженная страна покоя и радости, в которой царят вечные сумерки, существует… где-то.
И наконец появился он.
В последние дни лета он миновал венардийские заслоны, прошел сквозь завесу госпожи Дайну, словно ее не было вовсе, и возник из леса высокой тенью, закутанной в плащ. Как будто и не спешил, шел ровным размеренным шагом, а встречные почему-то шарахались, даже не решаясь
