стороны я выглядела так, будто беру в руки змею. Нет, тарелка действительно была тарелкой: твердой, холодной, с синей каемочкой по краю, а омлет и колбаса пахли омлетом и колбасой.
— Здорово, сосед!
Папа уже переоделся в свои белые шорты, серую футболку и нацепил на голову соломенную шляпу с широкими полями.
«Шорты и футболка выброшены, как только папа заболел и стало понятно, что на дачу он больше ездить не будет; шляпа, прохудившаяся, с обвисшими полями, валяется где-то на чердаке», — машинально отметила я про себя.
— Здорово, Анатолий! Как дела?
— Замечательно! Вот с работы сменился, дай, думаю, на дачу съезжу, — сообщил папа.
— Работаешь все там же?
— Да, в охране.
Папа приветственно махнул дяде Сереже рукой и пошел на кухню ставить чайник. Все, как всегда.
«Сейчас попьет чаю с бутербродами, потом сполоснет посуду и пойдет пропалывать смородину», — с ужасом подумала я, совершенно не понимая, что происходит.
Между тем из дома показалась мама, в своем обычном халатике в красную клетку и синих шлепанцах.
— Ты чего не завтракаешь? — спросила она меня. — Ешь иди.
Она прошлепала к грядкам, по своему обыкновению срывая на ходу проклюнувшиеся сорняки.
— Что? Что-то не так?
Она повернулась и обеспокоенно посмотрела на меня.
— Э…
Только сейчас я заметила, что другой соседский участок за ночь тоже преобразился.
Назойливые подростки и их мамашка исчезли вместе с собакой, большим надувным бассейном и гамаком.
— А…. Где бассейн?
— Какой бассейн? — изумилась мать.
— Ну… эээ… Никакой! — сдалась я.
Хорошо, она уже склонилась над грядкой с клубникой и не видела моего дурацкого выражения лица.
— Здравствуйте! — позади нас раздался бодрый юношеский басок.
— Привет, Жень, — мама улыбалась кому-то, стоящему у меня за спиной.
Женя?! И он здесь?
Я боялась повернуться, будто за моей спиной стоит чудовище.
— Мила?
Тут уж пришлось обернуться: делать вид, что я ничего не замечаю, было бы невежливо.
— Привет!
У самого забора, за которым вчера смеялись надо мной подростки, стоял он- мой бывший сосед. Высокий широкоплечий Аполлон, со светлыми кудрями и голубыми глазами.
— П-п-привет! — еле выдавила я.
Откуда Женя здесь взялся? Он же давно переехал? Как он за ночь разобрал бассейн? Куда делась та надоедливая семейка?
«Да и потом, — внезапно сообразила я, — Женя выглядел так двадцать лет назад, когда я его видела в последний раз. Он просто не может так выглядеть сейчас!»
А самое главное- сосед никогда со мной не здоровался, он на меня и внимания-то не обращал.
— Привет! Сегодня дождь и скверно, а мы не виделись, наверно, сто лет! — продекламировал он строки известной песни.
«Ну, лет двадцать мы не виделись точно», — отметила я про себя.
Женя искоса посмотрел на меня и направился к турнику. Он встал под ним, подпрыгнул, ловко уцепился за перекладину, подтянулся, потом принялся крутить сальто. И все время поглядывал на меня, будто пытаясь понять, какое впечатление на меня производит.
Но мне было не до него.
«Что произошло во время грозы? Что произошло во время грозы? Что произошло во время грозы?»— вертелось в голове.
Интересно, а как я сама выгляжу? Неужели тоже помолодела на 20 лет?
Цепляясь ногами за ветки крыжовника, я бросилась в дом.
Быстрее, быстрее.
Я вбежала в свою комнату и замерла перед зеркалом.
Так и есть: морщины вокруг глаз исчезли, темные круги еле заметны. Кожа на шее ровная, гладкая. И пропали полезшие после сорока гроздья папиллом.
Сколько мне лет? Тридцать с небольшим?
Сразу вспомнились рассказы про рай: дескать, все там выглядят молодо, моложе своих лет, даже те, кто умер в глубокой старости.
Меня словно током ударило.
Родители, соседи…
Ах, да, Женя вроде бы не умирал. Впрочем, я его не видела уже двадцать лет, ничего о нем не знаю. Возможно, он тоже умер.
А я? А я?!
Может, в меня попала молния во время грозы?
Или добил-таки сердечный приступ?
И теперь мое тело лежит в старом доме на диване, а я здесь- в раю…
Первое, что я увидела, зайдя на кухню, это синие язычки пламени и стоящий на плите желтый чайник.
«Плита не работает уже как лет десять по причине того, что газ в баллоне закончился, а где взять новый неизвестно», — механически отметила я про себя.
Желтый чайник уже проржавел и валяется где-то в сарае, а я пользуюсь маленьким электрическим. Где он, кстати?
Я покрутила головой: чайника нигде не было.
— Пап, а где электрический чайник? — спросила я уплетавшего за обе щеки бутерброды отца.
— Какой?
— Электрический, белый.
— А у нас такой был?
Я промолчала, а то еще примет за сумасшедшую.
— Ну, что, давайте завтракать? — бодро сказала мама, неся в руках горсть огурцов и пару яблок.
Она достала кружки и налила кофе себе и мне.
В раю пьют кофе, едят огурцы и яблоки.
Я была близка к истерике.
— Ну, что же ты?
Мама похлопала меня по плечу и придвинула кофе, яблоко и пирожок.
«А вдруг мне нельзя это есть?»— в панике подумала я.
Съем и останусь здесь навсегда.
Или превращусь в кого-нибудь.
Может, это вовсе и не мои родители и соседи, а какие-то существа, принявшие их облик?
Как у Рэя Брэдбери в «Марсианских хрониках».
Помните, как астронавты прилетают на Марс и оказываются в Америке начала двадцатого века?
Мне вдруг почудилось, что я слышу музыку, медленную, тягучую, в стиле тридцатых годов.
«Прекрасный Огайо»!
Что там было дальше?
Дальше астронавты увидели своих давно умерших родственников и друзей.
У меня по спине побежали мурашки. Прямо как я сейчас.
— Ты что, есть не хочешь? — спросила мама. — Ты не заболела случайно? И задумчивая какая-то.
— Нет, все в порядке.
Папа уплетал за обе щеки печенье, совсем как при жизни. Мама отхлебнула кофе из своей белой, с алой розой на боку кружки и с тревогой уставилась на меня.
Кружка давно разбилась, а здесь выглядит как новенькая.
Я взяла огурец и поднесла ко рту.
“Не ешь, не ешь! — шептал внутренний голос. — Здесь ничего нельзя есть!”
“Почему?”— спрашивала я себя.
“Вдруг ты останешься здесь навсегда?!”
Так может, я и хочу остаться? Здесь классно: мама, папа, Женя. Бесконечное лето. И мне всего тридцать лет.
Я зажмурилась и откусила зеленый, с колючими пупырышками огурец, только что с грядки. Откусила и прислушалась к своим ощущениям.
Огурец, как огурец. Чуть горьковатый, но вкусный.
Я открыла глаза.
Ничего не изменилось: папа жевал печенье, мама пила кофе, за окнами светило солнце и покачивалось сливовое дерево.
Я поймала свое отражение в старом
