– О! Стало быть, вы можете все рассказать мне о ней? – взволнованно проговорила она.
– Смотря, что является причиной вашего интереса, – с вызовом отвечала я.
В конце концов, мне вовсе не хотелось раскрывать семейные тайны совершенно чужому человеку. Я свистнула, положив два пальца в рот, и ко мне, огибая деревья, устремилась Кессиди.
– Но, должна вам сказать, – добавила я, легко вскакивая в седло, – не вы первая интересуетесь Лилли.
И, пустив лошадь с места в легкий галоп, предложила:
– Следуйте за мной, Шэннон Киффи.
Она развернула «фиат» и поехала за мной по сворачивающей влево от аллеи дороге шириной чуть больше лошадиного крупа, так что шипы кустов грозили содрать краску с машины, а листья папоротника почти смыкались над ее крышей. Скоро деревья стали реже, папоротник расступился, и перед нами предстала Арднаварнха.
Девушка внимательно осмотрела дом, и по ее лицу я поняла, что он ей очень понравился. Довольная, я улыбнулась.
– Выпьем чаю, – предложила я, гостеприимным жестом приглашая ее в дом.
Ее красивые большие глаза сияли от удовольствия, когда она разглядывала загроможденный вестибюль и старые пыльные комнаты. Казалось, она с наслаждением вдыхает запахи дома. И я поняла, что мне нравится Шэннон Киффи.
– Это самый очаровательный дом из всех, что мне доводилось видеть, – сказала она мягким, тихим дрожащим голоском, как если бы была совершенно покорена увиденным. – Никогда не жила в таком доме, как этот. Он как живой. – Она засмеялась. – Я почти слышу, как он дышит!
– Да, правда, – скромно согласилась я, подталкивая ее перед собой в сторону кухни.
Вероломная Бриджид настолько же толста и широка в кости, насколько я худа и хрупка. У нее круглое лицо с тройным подбородком, ее седые волосы разделены пробором по середине и подобраны над ушами пластмассовыми шпильками. Розовый передник сзади короче на три дюйма и открывает оборотную сторону ее пухлых коленей; на ее невообразимо крошечных ногах надеты старые зеленые веллингтоновские башмаки. «Для удобства», – говорит она, совершенно не думая о том, как это выглядит.
– Это Вероломная Бриджид, – представила я ее, отодвинув на край стола груду газет и книг вместе с парой спящих оранжевых кошек. – Я привела Шэннон Киффи попить с нами чаю, Бриджид, – громко добавила я. Последние несколько лет старая служанка стала туговата на ухо.
– Хорошо, я как раз принесла ячменных лепешек, – ядовито отозвалась она. – В следующий раз, мадам, когда будете приглашать кого-нибудь на чай, потрудитесь сообщить мне об этом заранее, чтобы я могла все подготовить.
С этими словами она с грохотом опустила на стол гигантское блюдо со свежими лепешками. Просеменив к буфету, она извлекла из него огромную банку джема.
– Свежая малина. Я сама собирала, – заговорщицки прошептала я, когда Бриджид с шумом поставила банку с джемом на стол перед нами. Потом она принесла синюю глиняную миску, полную сливок, и грохнула ею об стол рядом с джемом.
– Вам придется довольствоваться этим, – проворчала она, засеменив обратно к плите.
Я широко улыбнулась и, зная, как рассердить Бриджид, принялась рассказывать Шэннон о том, почему её стали называть «Вероломной». Бриджид тут же метнула на меня яростный взгляд.
Столкнув далматинов со стульев, где они, было, расселись, замерев, как статуи, в ожидании лакомого куска, я наполнила изящные чашки крепким черным чаем.
– Сколько я ее знала – а вам-то известно, что это долгие годы, Бриджид была в постоянном движении, легкая, несмотря на свой вес и старые башмаки-веллингтоны.
С полным ртом я говорила Шэннон:
– Конечно, Бриджид старше меня. Она присматривала за мною, когда я была еще совсем ребенком. Теперь ей, наверное, больше ста лет.
– Вовсе нет, – горячо возражала Бриджид, размахивая в воздухе хлебным ножом. – Мы ровесницы, и это вам очень хорошо известно. Правда, вы никогда с этим не соглашались.
Я дала терявшим терпение кошкам и собакам по куску лепешки и подмигнула девушке:
– Вы должны простить Бриджид, – надменно сказала я. – Старые женщины часто теряют чувство такта.
Бриджид сердито посмотрела на меня, но ничего не сказала. Я улыбнулась Шэннон, считая, что пришло время выслушать ее рассказ. Внимательно всмотревшись в ее черты, я поняла, что передо мной красавица, хотя еще и не расцветшая до конца. У нее были чудесные медного цвета волосы, о которых я всегда мечтала. Мои не были и наполовину такими роскошными. А эти божественные серые глаза, такие холодные и ясные… Когда-нибудь они будут сводить мужчин с ума, если, конечно, уже не сводят.
Я наклонилась вперед, вглядываясь в ее веснушки.
– У меня есть крем, – прошептала я ей, – приготовленный по рецепту моей матери в деревне, на том берегу Килмора. Он чудесно действует на веснушки. Вероятно, благодаря близости нашей местности к женскому монастырю, как говорила моя мать.
Бриджид громко усмехнулась у плиты.
– Не обращайте на нее внимания, – сказала я, придвигая свой стул ближе к ней, – и расскажите мне о себе.
– Хорошо, – робко ответила она. – Моего отца зовут Боб Киффи. Может быть, вы его знаете?
– Откуда мне его знать? – осторожно спросила я.
Она в замешательстве посмотрела на меня.
– Но вам известно имя О'Киффи. И вы сказали, что я одна из незаконнорожденных детей Лилли!
Я кивнула и отпила чаю в ожидании услышать продолжение ее рассказа, прежде чем раскрыть ей семейные тайны.
– Это длинная история, – сказала она, глубоко вздохнув, – Но думаю, что будет лучше начать с самого начала.
– Этот дом не самое плохое место для этого, – согласилась я, пока Бриджид придвигала стул. Мы приготовились слушать.
3
– Как мне кажется, все началось три месяца назад, в день, когда мне исполнилось двадцать четыре года, – приступила к своему повествованию Шэннон. – Мой отец давал в тот уик-энд большой прием в нашем загородном доме на Лонг-Айленде по случаю моего дня рождения и помолвки.
На лице Шэннон появилась ироничная полуулыбка, не затронувшая, впрочем, ее красивых серых глаз.
– Это была уже третья моя помолвка за два года. «Хоть на этот-то раз сладится дело?» – спросил меня папа. И я с уверенностью ответила ему утвердительно. Он успокоился, что же касается моей мачехи, то, как я думала, она должна была только радоваться возможности сбыть меня с рук.
– Большого Боба Киффи знали все, – продолжала Шэннон с теперь уже гордой улыбкой. – Его историю расписывали многие журналы, хотя сам он и не любил говорить о себе. Но когда к нему пришел успех, он стал в некотором роде собственностью публики, от которой было трудно иметь секреты. По меньшей мере, именно так думала я.
