что можно перевести в слова, слова вызреют, и я получу ответы на свои вопросы.
Так было и с его ревностью. Которую он поначалу просто не признавал.
Но я знала, на что шла. Я согласилась быть терпеливой, потому что знала: он очень обжёгся в прошлом. Ему было сложно учиться заново доверять людям. Даже мне. Должно быть, особенно мне.
— Ты видишь последствия, — он буквально заставил себя говорить. Цедил слова так, будто я из него их клещами тянула. На виске лихорадочно билась жилка.
— Последствия… — я обвела взглядом комнату, будто это помогло бы мне сообразить, о чём он вообще говорит. — Герман, я ничего не понимаю. Какие ещё, господи-боже, последствия?
— Последствия твоего упрямства. И твоей бесконечной приверженности… работе.
От последнего слова разило таким сарказмом, что не заметить этого было бы невозможно.
Так всё-таки дело в злосчастном корпоративе… Только я ума приложить не могла, как эти вещи вообще могли быть связаны между собой.
Тем более что с тех пор прошло столько времени. Да, Герман был недоволен, но идти мне туда не запрещал. Только и попросил, чтобы я не гнала шофёра и охранника. Мол, ему так спокойнее будет.
Я не стала возражать. Это было мизерной платой за то, что между нами не вспыхнет новая ссора. Пусть мне и неудобно было перед коллегами — они ведь и так знали, за кем я замужем, а эти атрибуты «богатой жизни» всё усложняли и воздвигали между ними и мной невидимый барьер, чего я стремилась всячески избежать.
— Поразительно просто… При чём здесь моя, скажи на милость, работа?
— При том, что ты вцепилась в неё с несвойственным тебе упрямством. Настолько к ней прикипела, что ничего важнее для тебя как будто и нет!
— Это… несправедливое обвинение. Ты прекрасно знаешь, что это не так!
— Разве? — в синем взгляде стыла плохо скрываемая боль. — Я тысячу раз просил тебя рассчитаться. Тебе незачем там оставаться. Просто удивительно, насколько эта работа тебе дорога.
От его слов веяло злобой — откровенной и неприкрытой. Да, он и прежде мою работу не жаловал, но чтобы настолько…
— Герман, ты ведь знаешь все ответы и знаешь их очень давно! Ничего же с тех пор не изменилось. Мы это с тобой обсуждали! Не раз!
— Обсуждали, — с опасным спокойствием согласился муж. — Но как выяснилось, тогда я многого не понимал.
— Да что ты мог не понимать? Что мне нравится оставаться полезной? Не хочется просиживать целыми днями дома? Что я и без того чувствую, насколько мы неравны? И я уже молчу о том, что обо мне думают твоя родня и друзья!
— Мы сто раз об этом с тобой говорили, — покачал он головой. — Тебя не должно интересовать их мнение. Ничьё мнение тебя не должно интересовать, если уж на то пошло!
— И ты думаешь, это так просто? Когда при любом удобном случае тебе в спину несутся шепотки? Когда то и дело ловишь на себе косые взгляды? Я просто не хочу быть обузой! Я хочу развиваться! Хочу что-то делать, пойми!
— Так мы поэтому ребёнка не спешим заводить?
Эти слова хлестнули меня раскалённым кнутом. Я даже дыхание задержала, все слова и теснившиеся в голове вопросы вылетели оттуда, погрузив меня в звенящую тишину.
— Что?..
— Три года прошло, Лиля. И мы всего пару раз этот вопрос поднимали. Согласись, это странно, что…
Закончить я ему не дала. Моё сознание будто отделилось от тела. Я в два шага перекрыла разделявшее нас расстояние и влепила ему звонкую пощёчину. Рука моя в мгновение онемела, а из глаз сами собой брызнули слёзы.
— Н-ненавижу тебя, — мои губы прыгали от напряжения и вынимавшей душу боли. — Ненавижу!
Я отступила, почти не глядя выгребла из кресла брошенную туда сумку. Муж не двигался. Так и стоял, чуть склонив голову.
— И только посмей меня остановить, — я схватила плащ и, наплевав на сборы, устремилась к двери. — Этот разговор продолжится, когда твои мозги встанут на место. Если нет… шли ко мне сразу своих адвокатов с бумагами на развод!
Глава 6
— Лилечка, ты бы хоть позвонила сначала… — мать растерянно смотрела, как я таскаю из пачки салфетки и прикладываю их к распухшему от слёз лицу.
В дом родителей я добралась спустя два часа после отъезда. Произошедшее настолько выбило меня из колеи, что я умудрилась назвать таксисту старый адрес улицы и дома, где я когда-то жила вместе с родителями. С тех пор мать с отцом успели перебраться за город, не постеснявшись воспользоваться царским подарком зятя, которого на дух не переносили.
Мне повезло, что отец накануне отправился со своим братом на рыбалку на несколько дней, и мать в доме была одна. Не пришлось пускаться в объяснения, чтобы в ответ услышать: «А я тебе говорил!»
— Мам… ей-богу… Если тебе в тягость, так и скажи. Я к Свете поеду.
— Ну куда на ночь-то глядя! — всплеснула рукам мать и поднялась со стула. — Я разве тебя гоню? Я просто… я бы хоть комнату тебе приготовила, на стол собрала…
— Мам, ну какой стол? Какая комната? Господи… — я скомкала промокшую салфетку и потянулась за новой. — Я всё сама себе приготовлю. Пожалуйста, не суетись.
Мама всё же полезла в холодильник, только для того чтобы удостовериться: разносолами она меня не порадует.
О еде я и думать не могла. А мать вела себя так, будто я к ней с визитом вежливости явилась — не более того.
Но мне стыдно ей было в этом признаться. Стыдно признаться, что я хотела услышать от неё хоть слово участия, а не дежурное: «Ну, всё понятно».
Хоть ничего ей понятно и не было. Я не рассказала ей об измене.
Во-первых, не было никаких сил душу наизнанку перед ней выворачивать. Во-вторых, я ведь знала, что лить мне бальзам на душу мать не станет, не такого склада она человек. Всегда говорила лишь то, что думала, без оглядки на чужие чувства.
Поэтому я только и обмолвилась, что мы сильно с Германом поругались.
— Так… ты надолго?
Я отёрла заложенный нос, пожала плечами:
— Н-не знаю. Всё только что произошло, и я… вообще пока ничего сказать не могу.
— Раз не знаешь, я тебе наверху постелю. Мы там наконец-то ремонт закончили. Только постельное постелю.
Я кивнула. Сейчас мне было откровенно всё равно, где меня определят. Не погнали — и на том спасибо.
— Лиль…
— М?
— Так… не расскажешь, что стряслось? Ну, я поняла, что поругались, но… из-за
