взять себя в руки.
Постепенно темнота в моем поле зрения рассеялась, и я смогла нормально дышать. Я съежилась от того, какой странной я была. Мне нужно было извиниться.
Я поспешила из комнаты отдыха к пятому столику. Но там было пусто.
Бутерброд лежал на столе нетронутый. А рядом с ним лежали две стодолларовые купюры.
Я быстро оглядела улицу, но мой таинственный незнакомец просто… исчез.
— 3~
Сгущались сумерки, когда я вышла из закусочной на улицу. Я оглядела тихие улицы центра города в поисках каких-либо признаков неприятностей. Моего таинственного незнакомца. Брайана, жаждущего крови. Всего, что скрывалось в тени.
Там ничего не было. Я ждала, что мне станет немного легче дышать, но этого не произошло. Мои мышцы были так напряжены, что я не могла сделать безболезненный вдох.
Но я привыкла жить с болью. Я могла сделать то, что должна была, даже если бы была в агонии. Итак, я пошла пешком.
На улице все еще были люди. Шли ужинать или, может быть, в кино. Люди, чья жизнь казалась такой нормальной, по крайней мере, с моей точки зрения.
Я не могла не задаться вопросом, на что это было бы похоже. Жить жизнью, в которой беспокойство и страх не давили бы на меня каждый божий день.
Когда я направилась к следующему кварталу, мои шаги замедлились. Я чуть не зацепилась за бордюр тротуара, когда увидела фигуру, сворачивающую за угол. Я моргнула, выпрямляясь, пытаясь получше разглядеть парня.
Было что-то такое в этой маленькой горбинке у него на носу. Она была так похожа на ту, что была у Колта после того, как он получил бейсбольным мячом по лицу, когда нам было по шесть лет. Были и другие вещи, которые также напомнили Колта. Или как я представляла себе, как сейчас выглядел бы мой лучший друг, мой разум заполнял пустоты, которые остались после восьми лет без единого взгляда или слова.
Я снова моргнула, когда парень исчез из виду. Когда я это сделала, воспоминание о фигуре внезапно стало выглядеть не совсем так, как я думала. У него были слишком широкие плечи, слишком темные волосы.
Официально, мне все померещилось. Меня не должно было удивлять, что я схожу с ума. Что я пыталась вызвать Колта из воздуха, когда мне было так чертовски одиноко.
Боль вспыхнула в груди, когда воспоминание промелькнуло в сознании. Мы с Колтом бежали по полю за моим старым домом, гоняясь друг за другом под дождем. Наш смех разносился по воздуху, кружась вокруг нас.
Колт стал своего рода символом. Лучшие времена. Когда жизнь была проще. Когда мой отец еще ходил по этой земле. Когда все еще не разлетелось на неузнаваемые куски.
Мой рюкзак ударился о бок, когда я сошла с бордюра, и боль пронзила меня насквозь. Я прикусила внутреннюю сторону щеки, чтобы не закричать.
Тупо, тупо, тупо.
Вот что случалось, когда отвлекаешься, когда позволяешь себе потеряться в воспоминаниях о жизни, которая больше не твоя. Лучше было оставаться здесь и сейчас.
Я передвинула рюкзак так, чтобы он больше не давил на самые сильные ушибы. Тяжесть давила мне на плечи, но я могла с этим справиться. По крайней мере, влажность сегодня не была такой невыносимой. Осень начинала обживаться в нашем маленьком городке в Луизиане, и я была безмерно благодарна ей.
Повернув за угол, я пересекла один из моих любимых районов. Все дома содержались в опрятном состоянии, с горшками и кашпо, полными ярких цветов. Однажды я накопила на свой собственный горшок с растениями, но мама вырвала маргаритки, сказав, что это пустая трата совершенно хороших денег. Но я догадалась, что выпивка и сигареты не были пустой тратой.
Однажды у меня будут свои цветы. Их будет так много, что я заблужусь в их море. Мне просто нужно было пережить выпускной год. Получить одну из стипендий, на которые я подала заявку. И вырваться на свободу.
Когда я свернула на другую улицу, дома вокруг меня изменились. Не такие ухоженные. Трава местами была неровной, а краска немного выцвела.
Прогулка домой была молчаливой подготовкой к тому, что должно было произойти. Напоминающей мне готовиться к тому, что может ждать меня впереди. Потому что, что бы это ни было, хорошим это не назовешь.
К тому времени, когда я добралась до своей улицы, дома приобрели удручающий оттенок, который никто не смог бы опознать. Либо потому, что люди слишком усердно работали, пытаясь удержаться на плаву, чтобы тратить хоть что-то на свою собственность, либо потому, что им просто было все равно. Краска облупилась с фасадов домов, трава больше походила на джунгли или была выжжена неизвестно кем, а во дворах валялся мусор.
Когда я тащилась по потрескавшейся подъездной дорожке, чей-то голос остановил меня на полпути.
— Ты опоздала.
Голос звучал так, словно его покрыли наждачной бумагой и окунули в кислоту. Хриплый и отрывистый, как будто не каждый звук мог вырваться из ее горла.
Я замерла, заставляя себя посмотреть на женщину на ступеньках крыльца. Я бы не стала называть ее «мамой». Даже в моем воображении. В ней определенно нельзя было узнать женщину, которая меня вырастила. Не то чтобы тогда она тоже была особенно приветлива. Она всегда была… отстраненной. Но у меня был отец, так что это не имело значения.
Но теперь женщина, которая когда-то была такой собранной… слабела. На ней были обрезанные джинсы, которые больше походили на нижнее белье, чем на шорты, майка с глубоким вырезом и каким-то пятном, из-под которой выглядывали неоново-зеленые бретельки бюстгальтера, а изо рта торчала сигарета. Ее волосы, которые когда-то были глубокого каштанового оттенка, теперь обесцветились почти на дюйм. Вчерашний макияж как бы растаял на лице, делая ее похожей на енота.
— Я сказала, что ты опоздала, Лейтон, — огрызнулась она.
— У меня была школа, — тихо сказала я, давно поняв, что спорить с ней никогда не было хорошей идеей, а повышать голос было катастрофой. Все, что я могла делать, это спокойно давать объяснения и надеяться, что она сочтет их оправдательными.
Мэриенн фыркнула.
— Какая пустая трата времени. Не похоже, что ты когда-нибудь чего-нибудь добьешься.
Я ненавидела то, что эти слова все еще причиняли боль. Что они клеймили мою кожу, оставляя невидимые шрамы, соответствующие тем, которые были хорошо видны. Это было так, как если бы она пыталась опровергнуть все, что когда-либо говорил мне отец. Что я могу делать все, что взбредет в голову. Что я была доброй и
