решился. Кишка тонка. Саньку со мной не потягаться. Поэтому, матерясь себе под нос, он отчалил на выход из подвала «Шафрана» в котором, собственно говоря, и находился подпольный карточный клуб. Хотя клуб, конечно, громко сказано… Так-с, конура.
— А бабы говорят, что красавчик! — крикнул ему, но тот лишь брезгливо передернул плечами и открыл тяжелую железную дверь, хлопая ею от души. Хмыкнув, я сунул деньги в кошелек, посмотрел на время и тоже потопал на выход.
Когда я заявился в родную обитель, солнышко еще не встало, а вот Аннушка Владимировна Белова, моя матушка, уже носилась по небольшой квартирке, собираясь на работу.
— Мам, я дома! — объявил о своем присутствии, закрыв дверь.
— Сыночка? Ты?
Из кухни вышла миниатюрная хрупкая женщина, что едва ли доставала мне до подбородка. Года ее не пощадили. Вокруг глаз образовались морщины, губы с возрастом потеряли свой яркий алый окрас, а мешки под глазами говорили об многолетний усталости.
Мама всегда имела привычку переспрашивать по нескольку раз. Это происходило на автомате. Вряд ли сама Анна Владимировна замечала за собой такую повадку. Прежде чем я успел ответить, она мне тепло улыбнулась, а её уставшие глаза заискрились светом.
— Совсем устал? — погладила по голове.
Пожав плечами, я прошел на кухню. Устал не устал, все равно ей об этом не скажу. Она ж у меня бойкая! Опять заведет свою шарманку…
— Ты бы бросал, сыночка, по ночам работать, — запричитала, пока я накладывал себе в тарелку гречку с мясом, приготовленную с любовью этой святой женщиной.
— Мамуль, а хлеба нету? — намеренно пропустив мимо ушей ее слова, поинтересовался заглядывая в хлебницу.
Ее голубые очи широко распахнулись, ахнув, мама приложила руки к щекам.
— Ой, Герочка, совсем отшибло память! Не соображаю уже совсем, — принялась себя ругать, недовольно качая головой. — Ты садить-садись, — отодвинула мне стул, — кушай, сыночка, а я сейчас мигом сбегаю… Одной ногой тут, другой там…
— Мам, — оборвал ее, схватив за руку. Эта прыткая женщина уже навострила лыжи. — Все хорошо, не переживай. Ты бы лучше присела, да отдохнула…
— Ой, ерунда какая! — беспечно махнула рукой. — Я отдыхать, а ребенок голодный останется!
— Мамуль, ребенку уже двадцать лет.
— Вот будут у тебя свои дети и поймешь!
— Все хорошо, — поставив тарелку на стол, поцеловал её в щеку и сел. — Вкуфно как, — похвалил, запихивая в рот ложку за ложкой.
— Герман! Ну сколько тебя учить! Когда я ем, то глух и нем! - закатив глаза, послушно кивнул головой.
Только одной матери позволено так мною командовать. Я бы положил весь мир у ее ног, лишь бы убрать эти впадины на щеках, виной которым был и я сам. Она ж для меня, непутевого, надрывалась с утра до вечера. И пусть нынче в этом не было необходимости, я вполне мог обеспечить себя сам, однако лет эдак до тринадцати она одна тащила меня на своих хрупких плечах. Меня, мой хоккей, который обходится в знатную копеечку, мою учебу и даже шмотки. Не было в моей жизни ближе сердцу человека, нежели мама.
— Мам, а не хочешь в отпуск?
Эта идея залетела в мою голову совершенно неожиданно. Но это была лишь малая часть моей благодарности. Сомневаюсь, что Анна Владимировна помнила, что вообще такое этот «отпуск». Она и выходные-то начала брать только после громкого скандала, а об отпуске и болтать нечего…
— Какой отпуск? — нахмурилась. — Мы сейчас к новому году отшиваем костюмы деткам. Заказ большой. Нет! — оборвала все мои идеи на корню. — Девки без меня не справятся. Да и нет у нас лишних рук, дабы в отпуска расхаживать… И потом, за свет нужно заплатить, за воду. Не до отпуска сейчас, Гера.
— Мамуль, я все устрою. Не переживай, — расправив плечи, уверенно произнес.
Мурчик обещал крупную рыбу. С которой можно было выжать приличных бабосов.
— Да, щас! — всплеснула она руками в порыве эмоций. — Вообще тогда загнешься свои вагоны разгружать! Спишь, вон, по нескольку часов, глаза красные, а похудел-то как! Смотреть больно! Это не обсуждается!
Стыдливо пряча глаза, взъерошил короткий ежик волос. Совесть ела изнутри.
Знала бы мать чем ее сынуля промышлял, не жалела бы так свое нерадивое дитя. Знала бы что никакой он не грузчик, пропади оно пропадом, а шулер каких поискать. Жулик, коих она не любила. Анна Владимировна была за честный труд и заработок. Это ж надо иметь ни стыда ни совести, чтоб обманывать людей! А я обманывал, окручивал, разводил и кидал.
Кусок горла больше не лез в горло, поэтому, поставив в холодильник тарелку и, прежде чем мама бы стала возмущаться, буркнул: «потом доем». Она приняла мою проснувшуюся совесть за обиду, отчего её плечи, словно под гнетом груза, опустились.
— Сынок, ты же все понимаешь...
— Понимаю, все хорошо, — улыбнулся и, достав из кармана маленький пакетик, положил на стол. — Держи, твои уже заканчиваются.
— Не стоило…
— Мам, — усталость сбивала с ног и это отчетливо читалось в моем голосе, — просто возьми и все. Сердце — это не шутки. Я видел заключение врача. Прекрати спорить.
Шмыгнув носом, она трясущимися руками взяла пакетик с таблетками и едва ли слышно прошептала:
— Спасибо, сынок.
В этом шепотом было больше, чем в громком крике. Пришла моя пора заботиться о ней.
— Не за что, — ответил и отправился в душ.
Даже вода не согнала усталость. Сколько я не спал? Сутки? Двое? Уже бы и не вспомнил. Жизнь в постоянных движухах. Я всегда старался возвращаться домой. Показываться хотя бы раз в сутки, однако не всегда мог позволить себе подобную роскошь. Время работало не на меня. Я следил за каждой секундой. Нынче в запасе у меня было пять часов на отнюдь не здоровый, но весьма крепкий сон. Затем тренировка, после к себе на «ковер» вызывал Мурчика. Что предвещало для меня ночь и знать не знал, но делишки найдутся, как только я окажусь за порогом дома. Ближайшие сутки сон мне не светил. В понедельник с утра экзамен, а перед ним нужно решить еще одну проблемку.
Моя жизнь — сплошная рулетка.
Часто
