сорвет. Со всей области сюда мастера стрижки съехались. Вот это интересно и очень важно.
Он пошел дальше и на ходу добавил с подкупающей искренностью:
— А совещание — что ж… Какие мероприятия у нас без совещаний проходят? Да и невредно лишний раз кое-какие установки напомнить. Верно?
— Возможно, и верно, — пожал я плечами.
Василий Ильич и остальные двинулись наискось через неширокую площадь к столовой, а меня окликнул Федя:
— Эй, корреспондент, пошли пиво пить.
Он повел меня вниз по улице, к мелководной степной речушке, ленивой змейкой ползущей мимо совхоза, вывел к редко стоящим у берега старым домам, не таким стандартным, как в центре, а с резными наличниками и разноцветными ставнями, громыхнул щеколдой одной из калиток, и мы двором прошли на зады огорода к невысокому срубу колодца у плетня.
Колодец был глубок и черен. Снизу, как из ледника, веяло холодом. Да это и был почти ледник. Вода в колодце поблескивала далеко в глубине, а над ней сахарно белел кольцом наросший на стенах лед. В воде лежало отяжеленное чем-то ведро. Федя закрутил ворот, он заскрипел, цепь подтянула ведро — в нем находился трехлитровый бидончик, вмиг запотевший, едва его вытащили из мрака колодца на солнце.
— Дружок у меня тут живет, — пояснил Федя, показывая на дом. — На автобазе работает.
Он пошарил в лопухах под плетнем и отыскал там кружку.
— Как же ты смог купить пиво?
— А я, корреспондент, секрет один знаю. Вот о ком писать надо, обо мне, — засмеялся Федя, с хитрецой поглядывая на меня, а потом пояснил: — Дело, в общем-то, такое… Шепнул кому надо, что неплохо, дескать, моему начальнику пивца после обеда попить, ну и достали без очереди.
Он отхлебнул из кружки и хмыкнул:
— А мой-то, между прочим, ни пива в рот ни-ни, ни вина.
— Ловкач, — хмыкнул я.
Мы сидели в лопухах у плетня и по очереди пили из кружки. Она холодила руку, и когда я отдавал кружку Феде, то прикладывал охлажденную ладонь к щекам и ко лбу — с них ненадолго спадал жар.
Приятно, в общем, проводили мы время. Одно, правда, смущало меня — как ни крути, а день был почти что потерян: по опыту я чувствовал, что с сегодняшнего совещания овцеводов можно записать лишь небольшую информацию и передать ее в редакцию по телефону, а впереди еще было полдня свободного времени, и его не хотелось терять. Вот если бы куда-нибудь съездить, посмотреть хотя бы, как идет сенокос. Так без машины отсюда легко не выберешься.
— Послушай-ка, Федя, а что если нам с тобой сгонять в какое-нибудь хозяйство? — осторожно спросил я. — Все равно после обеда так стоять будешь.
Он посмотрел на меня и ответил почему-то тоже с осторожностью:
— Да я и сам о таком подумывал. Только мой-то не очень любит, когда я без него по району езжу. Знаешь что… Сбегай к нему и попроси машину, тебе он не откажет.
Глотнув в последний раз из кружки холодного пива, я заторопился к Лукину, обдумывая на ходу, как лучше использовать выпавшую возможность обрести колеса. Особенно, понятно, не разгонишься: всего полдня в запасе. Но если поехать в низовья этой речушки, туда, где она впадает в реку более крупную, то скоро можно доехать до полосы лугов. В том месте, наверное, поодаль от берега, стоят уже первые копны, а то и стога.
Когда солнце сильно печет, трава в копнах быстро подсыхает и пахнет так, что кружится голова. Если на обратном пути взять охапку сена, то всю дорогу в кабине, перебивая бензиновую гарь, будет держаться тонкий медовый запах.
Василия Ильича я нашел во дворе столовой. Он стоял в тесном кольце участников совещания и рассказывал, как я понял, о своей недавней поездке в Австралию, о том, как там организовано овцеводство. Слушали его с интересом, а стояли вокруг так плотно, что мне пришлось поработать плечом и локтями, чтобы добраться к нему.
Протиснувшись наконец к Лукину, я попросил его о машине. Увлеченный рассказом, он не сразу понял, о чем я прошу, а потом сказал:
— Машина мне не нужна, так что можете взять. Только вот как шофер? У него тоже рабочий день существует, — начальник управления посмотрел на часы, — а вы, надо полагать, до ночи задержитесь.
— Он согласен, — обрадовался я.
— Ну-ну… Езжайте тогда, — Лукин суховато кивнул и сразу же вроде забыл обо мне, стал продолжать рассказ.
Федя ждал меня у машины.
— Все в порядке! — крикнул я и полез в кабину, а когда шофер уселся за руль, спросил: — Дорогу до Варламово знаешь?
— Понятно, знаю. Но к чему нам туда? Поехали в Михайловку.
Михайловка — это совсем в другой стороне. Да и не было у меня интереса туда ехать. И я повторил:
— Давай в Варламово.
— Да брось ты, — сказал Федя. — Что мы там с тобой делать будем?
— Как то есть что?.. Я материал для газеты о сенокосе возьму.
Странно посмотрев на меня, Федя бормотнул: «Да, да, понятно, материальчик для газеты нужон», — и задом вперед полез из машины. Постучал носком ботинка по переднему колесу, почмокал губами, обошел машину, опять постучал по колесу.
— Долго ты ходить будешь? — потерял я терпение.
— Скаты вот… Такое дело… — задумчиво ответил он. — Понимаешь, корреспондент, скаты слабые, нельзя ехать.
— Так все же было нормально.
— Было, да. Да вот — скаты… — Федя неожиданно разозлился. — И чего ты пристал ко мне со своей поездкой?!
— Ты же сам хотел ехать, — опешил я.
— Так что с того? — помягче ответил Федя. — Скаты же… Сам видишь.
— Иди ты со своими скатами… — обругал я его со злости и спрыгнул на землю.
3
Степь ожила и расцветилась, словно разбили здесь табор цыгане. Соревнования по стрижке овец оренбургским беспривязным способом привлекли куда больше людей, чем вчерашнее совещание. Не только почти все скамейки уже были заняты, но и в степи, расстелив на траве одеяла, цветные платки и даже ковры, сидели и лежали болельщики из дальних деревень и сел. Как и положено на соревнованиях, кое-где уже и позванивали стаканами, закусывали. Приехали люди кто на чем: на машинах, в телегах, верхом. А знаменитый чабан, Герой Труда Ендербек Арстынбаев прикатил из своего хутора, затерявшегося в ковылях посреди степи, на голубой, цвета неба, «Волге». Вышел из-за руля щеголем — в стального цвета костюме, явно сшитом на заказ в городе. На брюках еще сохранились от упаковки поперечные складки.
С заднего сиденья выбралась его жена. На груди у нее позванивал и рассыпал искры света панцирь
