лугом.
Над рекой и над лугом клочьями висел неплотный туман, белея в синеватом воздухе.
Но, в общем-то, отсюда, с высоты сеновала, Петька не увидел ничего такого особенного, хотя и старательно вытягивал в дыру шею. Обыденность всего огорчила Петьку, и он почувствовал, что промерз, его забила дрожь. Он уже собрался было в обратный путь, как внезапно все вокруг как-то неуловимо изменилось. Петька насторожился. Что это было?.. Словно кто-то большой зевнул или вздохнул со сна, а земля шевельнулась.
Петька замер у дыры, крепко схватившись за ее рваные края руками.
Прошла еще минута, и все перед глазами действительно начало изменяться. Небо порозовело, посветлел воздух, туман стал редеть и быстро таять, а березовый лес за лугом вдруг так высветлился изнутри, что отчетливо разглядывались отдельные березы. По всему лесу от подножий стволов вверх медленной тихой волной прошел свет, и вслед за тем из-за верхушек берез не спеша и даже как бы лениво выкатился большой шар, похожий и цветом и формой на яичный желток. Он повис над деревьями и висел так, слепым, непонятно сколько, и непонятно сколько Петька во все глаза глядел на шар.
Но вот шар улыбнулся Петьке и сразу расцвел, ударив его по глазам резким светом и опалив жаром лицо.
Петька отшатнулся от дыры и зажмурил глаза.
Ему показалось: сеновал сильно качнуло у него под ногами. И тут же воздух зазвенел от громкого гомона птиц, от криков петухов по всей деревне.
Ослепленный, с красными кругами, стоявшими в глазах, оглохший от сильного звона, напуганный всем, что увидел и услышал, Петька попятился дальше от дыры, споткнулся о что-то там за спиной и кубарем покатился по скользковатому сену, теряя по пути один за другим сапоги матери, подкатился к лазу на сеновал и полетел вниз, на землю, больно ударившись спиной о лестницу, судорожно хватаясь на лету за ее перекладины непослушными пальцами.
Упав в липкую грязь во дворе дома, он встал не сразу, а еще полежал немного, приходя в себя.
Дома Петька, стуча зубами от холода, снял трусы и майку, наскоро обтер ими грязное мокрое тело и, бросив трусы с майкой под кровать, забрался в постель, свернулся калачиком, натянул одеяло на голову.
Долго он не мог отогреться, а перед глазами все плыли и плыли красные круги. Но вот, засыпая, он почувствовал в теле тепло, а потом ему стало и совсем жарко…
В то утро Петькиной матери не надо было ходить на ферму, и она спокойно спала всю ночь. А их корову подоила бабка Арина, отправила ее со стадом и вновь забралась на печь досматривать свой стариковский сон, полный людьми, многие из которых давно уже и не жили на свете.
Проснулась мать Петьки гораздо позже обычного. Когда ей понадобилось выйти во двор, она хватилась своих сапог, но у порога их не нашла и стала смотреть по сторонам: куда бы они могли деться. Нигде не было сапог — и все тут.
Мать встала на лавку и потянула за юбку бабку Арину:
— Ты, случаем, не видела моих резиновых сапог?
— Еще что… Нужны мне твои сапоги.
Тогда мать прошла в соседнюю комнату и разбудила Петькиного отца:
— Ты не видел моих резиновых сапог?
Отец проснулся, зевнул и стал потягиваться.
— Ох, и что за народ такой… Хоть раз за лето не дадут отоспаться. Ну, зачем мне, зачем твои сапоги? — заворчал он и тут догадался, как можно позлить жену. — Это Петька твои сапоги на рогатки изрезал.
— Не может быть! — ахнула мать и поспешила к кровати сына, даже и не успев сообразить, что Петька, во-первых, еще мал, чтобы делать рогатки, а во-вторых, какие же рогатки могут получиться из резиновых сапог.
Пошевелив Петьку за плечо поверх одеяла, она строго спросила:
— Петь, а, Петь, где мои сапоги?
— Там… Где солнце, — пробормотал Петька.
— Ты мне голову-то не дури, сказывай толком, — рассердилась мать и сдернула с сына одеяло.
А сдернув его, она ахнула. Лицо у Петьки пылало жаром.
Мать испугалась и закричала отцу:
— Петька у нас заболел! Скорее беги на скотный двор и запрягай лошадь! Надо в больницу его везти!
Отец мигом соскочил на пол, оделся.
Скоро он запряг лошадь в бричку на мягких рессорах, набросал в кузовок сена и погнал лошадь к дому.
Отец и мать завернули Петьку в большой тулуп и положили в бричку. Мать села рядом с сыном на сено и обняла его, а отец взобрался на козлы.
— Но-о!.. — щелкнул он вожжами по бокам лошади.
Они торопились, хотя до села, где находилась больница, было всего километров шесть.
— Но-о! — все подгонял отец лошадь.
А Петька не знал ничего. Ему было жарко, и он улыбался, потому что давно понял: солнце специально и поднялось, чтобы согреть его утром на сеновале. Тогда он промерз, а сейчас вот ему хорошо, и он может стоять и смотреть, как все дальше уплывает по реке кораблик, теряется в красных кругах света.
Он отбрасывал от лица мешавшую ему полу тулупа и все приговаривал:
— Дальние стланы… Колаблик…
— Ничего, ничего, потерпи, сынок, скоро приедем, и доктор тебя быстро вылечит, — приговаривала мать и снова набрасывала ему на лицо полу тулупа.
