концу дня сделали привал, попили дождевой воды из луж и съели сырыми несколько грибов, опознанных как неядовитые. Бывший начукрепрайона подошёл к предводителю группы, прокашлялся и снова протянул руку:
— Раз уж мы теперь вместе... Григорий. Можно «на ты».
— Испанец. «На ты», так «на ты».
— Политический?
Зэк кивнул. Некоторое время мужчины помолчали, наблюдая зарево от пожаров на западе. Григорий продолжил:
— Воевал в Испании?
— И там тоже.
— Дальше что? Мы ведь по сути дела нарушили приказ и все дезертиры с укрепрайона.
Испанец пристально посмотрел на офицера:
— К своим выйдем — там решим. На войне солдаты нужны, авось, не спишут у первой стенки.
— Думаешь?
— Надеюсь.
К ним подошёл уголовник в наколках, которого все звали просто «Жека», и сказал, что можно идти. Испанец кивнул, и группа побежала дальше, на восток...
К райцентру вышли на следующий вечер. Город горел, на центральной площади стояло несколько бронемашин со свастикой. Перед ними у стены выстроили сильно потрёпанную роту местного гарнизона. Полный седой офицер в серой форме неторопливо прохаживался перед пленными, что-то объясняя на своём. За ним семенил Анатолий, кивал каждому слову и переводил с немецкого согражданам.
По завершении речи на призыв немецкого офицера никто не отозвался. Тот постоял пару минут, заложив руки за спину, после обратился к переводчику. Анатолий закивал и стал указывать пальцем то на одного, то на другого в толпе. Их тут же выводили из строя рядовые и ставили отдельно. Пузатый отдал короткий приказ, и всех, на кого указал перебежчик, расстреляли. Он довольно похлопал по плечу своего помощника и направился к дому, видимо, служившему штабом.
— Ну и что теперь, Испанец?
— Дерьмо... Так, по-тихому вглубь леса и попробуем спрятаться там. Немцы тут частей много не оставят, они будут колоннами наступать на крупные города. Авось пересидим.
НКВДшник и заключённые двинулись вглубь чащи. Минут через семь продвижения вышли на троих советских солдат, прятавшихся за деревом. Один из них, смуглый азиат, направил на группу «мосинку»:
— Вы немцы?
— Винтовку опусти, дурак.
Парень выдохнул и закинул оружие на плечо. С улыбкой протянул руку Испанцу:
— Я Улугбек. Это Васька и Тимоха. А вы из НКВД, да? Вон, форма...
— Да, из НКВД с нами человек. А мы... его охрана, из добровольцев. Улугбек, ещё есть наши?
— Не знаю. Мы с Васькой по ягоды ходили, а там раз, бах-бабах. Выбежали на опушку, глядь: над городом дым, техника и солдаты чужие, наших стреляют. От города к нам Тимка прибежал. Говорит, немцы, война. Вот мы и решили своих тут подождать в ночь, а наутро двинуть.
Испанец обвёл взглядом троих солдат: все новобранцы, страха полные штаны. С ним НКВДшник, стрелявший только в тире, уголовник да два бывших гражданских, попавших под каток машины Ежова. Да уж...
— Простите, а как к вам обращаться? Звание, или по имени можно...
— Зови меня просто «Испанец».
— Хорошо... Товарищ Испанец, а что нам дальше делать? Мы тут пару недель как, сборов полевых ещё не было. У меня восемь классов, я воевать не умею. Как быть?
Политзэк улыбнулся. Снял у Улугбека винтовку с плеча, передёрнул затвор и вручил ему обратно в руки.
— Ну что, товарищи, каждому своё. Партизанить будем...
Синенький падал платочек...
Было чертовски холодно. Улугбек, дозорный в ночь, притоптывал на месте и мурлыкал песню. Названия и даже слов он точно не помнил, но песенка запала в душу — ему в детстве всегда напевала мама перед сном в солнечном Ташкенте. Как же давно это было...
С хрустом заиндевевших веток из кустов показались Жека и Степаныч. Подгоняя винтовкой, они вели парня со связанными руками и парашютом за спиной. Дозорный указал подбородком на пленного:
— Шпион?
— Брешит, что наш, из ставки.
— Испанец разберётся.
Жека кивнул и повёл пленного в чащу. Где-то через полчаса подошёл к заметённому снегом бурелому, постучал три раза в ствол с дуплом. Ветки сползли с открываемой изнутри двери и пропустили парня и конвоиров внутрь. У входа их встретил здоровяк с ППШ. Кивнул, пропустил вглубь и вышел наружу закрыть дверь и замаскировать убежище.
Внутри главной комнаты землянки тускло светили несколько керосинок. За столом сидели невысокий брюнет лет тридцати со шрамом на щеке и средних лет шатен с многодневной щетиной, оба в ватниках и с трофейными «шмайссерами». Степаныч остался снаружи, Жека провёл пленника к столу, усадил на ящик от снарядов и встал за его спиной. Партизан с щетиной посмотрел исподлобья на конвоира:
— И кто к нам с неба свалился?
— Утверждает, что из ставки, с важной информацией.
— Посмотрим.
Мужчина вгляделся в лицо пленного, слегка улыбнулся:
— Ну что... Где-когда родился?
— Чего?
— Год и место рождения.
Парашютист удивлённо заозирался по сторонам, встряхнул волосами:
— Тысяча девятьсот двадцать первого года рождения. Посёлок Ленинаван, Азово-Черноморский край, нонче Ростовская область РСФСР.
— Где служил?
— В Новочеркасске, часть...
Жека похлопал парня по плечу:
— Дом Советов за Ермаком видел, как в тридцать девятом открывали на годовщину Революции?
— Так нет там никакого Дома, ты чего? Площадь только и храм бывший.
— Свой это, Испанец. Немец бы спалился.
Мужчина со шрамом кивнул Жеке — тот срезал верёвки с пленника. Брюнет протянул руку парашютисту, после крепкого рукопожатия предложил чаю и представился:
— Командующий партизанским отрядом. Звать просто «Испанец».
— Лейтенант Борис Зибель. У меня для вас хорошая информация и важное донесение из штаба.
— Слушаю.
Лейтенант оглянулся на Жеку, затем перевёл взгляд на заросшего щетиной партизана. Испанец улыбнулся:
— Это мои замы. Григорий Афанасьевич из НКВД, а конвоир — «Жека», он эти места особливо хорошо знает. У меня от них секретов нет.
— Ясно... Начну с приятных известий: наши разгромили фрицев под Сталинградом, начинаем наступление по всему Югу. Пару недель — и Ростов освободим, а там дальше и сюда пойдём. И до самого Берлина!
— Ну наконец! А то с прошлого года вестей не было, мы всё переживали.
Григорий от избытка чувств даже приобнял информатора. Тот слегка смутился и продолжил:
— Теперь вести из штаба. У меня приказ усилить по возможности вашу группу как наиболее боеспособную другими, более мелкими отрядами. В условную точку через сорок восемь часов сбросят ещё оружия и
