никто за меня этого не сделает, и скоро, помимо того, что единственная одежда, которую я имею на данный момент, полностью промокла, мне придется разбираться с небольшим потопом в доме клиента агентства, потопом, вызванным мной. О, Господи! Почему, а? Почему?
Я выключаю кран и поднимаю комбинезон, заблокировавший слив, лишняя вода вытекает, и я складываю ткань, чтобы отжать ее, но это не приносит особой пользы. С комбинезона перестает капать, но вся верхняя часть мокрая, а пятно осталось на том же месте, что и раньше.
— По одной проблеме за раз, Габи, — говорю я вслух, пытаясь собраться. — Значит, пятно.
Измученная, настороженная и с нервами на пределе, я снова включаю кран и провожу куском мыла по пятну. После почти пятнадцати минут бесконечного оттирания я сдаюсь: мыло не решит мою проблему. От чего бы ни было это пятно, мне нужно что-то более сильное, чем брусок с цветочным ароматом, который у меня здесь. А в прачечной мне не помешает сушилка.
Я смотрю на промокший комбинезон, потом на себя и, наконец, на зеркало — пот, уже высохший на моем теле, более чем достаточный ответ на вопрос, который я не задавала. Я никак не могу надеть мокрую одежду, чтобы дойти отсюда до прачечной, я заболею, а я не могу позволить себе такую роскошь. Тем более что Ракель вот-вот вернется домой после почти месячного пребывания в больнице. Я опускаю голову, думая о том, как, должно быть, испугалась моя младшая сестра, проведя все эти ночи одна в больнице. Я должна была быть там, я хотела бы быть там.
Бог знает, как я тратила каждый час, пытаясь заработать достаточно денег, чтобы купить ей лекарство, когда она наконец вернется домой. Если бы Фернанда сотрудничала… Если бы она заботилась о чем-то, кроме собственной задницы… Если бы наш отец попытался, если бы он хотя бы попытался… Я резко выдыхаю, чувствуя, что мой разум так же истощен, как и тело. Я закрываю глаза, прерывая путь, по которому начали двигаться мои мысли, и заставляю себя сосредоточиться на том, что есть здесь и сейчас.
Сейчас чуть больше четырех тридцати утра.
Хозяин квартиры спит с тех пор, как я пришла вчера, рано вечером, чтобы начать уборку. И хотя он дал мне время до пяти, чтобы закончить уборку, я очень сомневаюсь, что он проснется, чтобы проверить. Если уровень грязи в доме прямо пропорционален качеству устроенной им вечеринки, то я понимаю, почему красавчик так устал.
К тому же прачечная находится прямо здесь. Как бы мне ни не везло, но трехметровая прогулка внутри огромной квартиры не может пройти неудачно, и я решаюсь. Я несколько раз выкручиваю комбинезон, чтобы с него не капало, затем сворачиваю его в клубок и быстро выхожу из комнаты прислуги. Кондиционер работает еще сильнее, и по всему моему телу пробегает дрожь. Я прохожу через зону для гурманов, затем через кухню и, наконец, попадаю в прачечную. Колеблясь в собственной уверенности, я вздыхаю с облегчением, но не даю себе на это много времени. Я ищу пятновыводитель в кладовке с чистящими средствами и, когда нахожу, беру его.
С правильным средством пятно выводится легко. Я прополаскиваю форму, как могу, прежде чем положить ее в сушилку. Часы, висящие на стене, показывают, что уже пять минут пятого утра. Ну, технически, хозяин велел мне закончить уборку к пяти, но он не велел мне убираться отсюда к пяти. Я пожимаю плечами, программируя сушилку. Еще пятнадцать минут, и я уйду отсюда.
Я опираюсь на стойку и скрещиваю руки в ожидании. Моя нога начинает нетерпеливо постукивать по полу, а пересохшее горло болит, когда я пытаюсь сглотнуть. Я смотрю на открытую дверь прачечной и пялюсь на огромный холодильник, стоящий передо мной. Делаю несколько шагов к выходу и заглядываю в дверной проем: сначала одна сторона коридора, потом другая — все пусто.
Только стакан воды.
Я выхожу из прачечной и, двигаясь так быстро, как только могу, наливаю себе стакан воды и уже собираюсь поставить его на место, как вдруг меня удивляет женский голос.
— Я не верю!
Стакан выскальзывает у меня из рук и падает в раковину, но я не знаю, разбивается ли он, потому что, обернувшись, я вижу, что блондинка стреляет в меня кинжалами.
— Я… Я… — начинаю я, но запинаюсь и не успеваю закончить мысль, потому что она прерывает меня.
— Ты сейчас же уберешься отсюда! — Шипит она. — Я уже сказала Гильерме, что не хочу видеть его шлюх в своем доме! — Я ошеломленно моргаю, понимая, что, по ее мнению, здесь происходит, и открываю рот, чтобы объяснить, но из него не вырывается ни звука. Эта женщина сошла с ума! Неужели она думает, что я сплю с хозяином этой квартиры? — Ты что, оглохла, девочка? Убирайся сейчас же! — Требует она и, когда я не двигаюсь и не защищаюсь, начинает идти ко мне, разбудив меня.
— Это совсем не то, о чем вы подумали! — Это заставляет женщину рассмеяться.
— У тебя даже не хватает порядочности, чтобы творчески подойти к своим оправданиям. — Она насмехается, крепко сжимая пальцы на моей руке. Женщина практически тащит меня к двери, не желая слушать мои попытки объяснений, и в следующее мгновение я оказываюсь в коридоре здания, полуголая, без сумки и документов.
Я нелепо ошибалась.
Менее чем трехметровый поход по квартире может пойти совсем не так.
ГЛАВА 3
ВИТТОРИО КАТАНЕО
Ведрами, огнетушителями и шлангами, орудуют мужчины, пришедшие с разных сторон, пытающиеся во что бы то ни стало потушить огонь, а женщины бегут, спасаясь от пламени, отталкивая детей и животных и пытаясь сохранить все, что можно, от пламени, стремящегося поглотить сотни рядов цветочных плантаций вплоть до главного дома фермы Кастеллани.
С расстояния жар огня не сравнится с высоким сицилийским солнцем, которое заставляет меня потеть под моим хорошо сидящим костюмом. Засунув одну руку в карман брюк, а другой вертя между пальцами белую гвоздику, я наблюдаю за царящим вокруг хаосом: слезы, крики, рушащиеся стены и крыши. Бог Сицилии говорят они. Плутон тоже Мой Мбыл богом, в конце концов.
Я смотрю на цветок в своих руках — сувенир, который я попросил своих людей принести мне, прежде чем бросить зажженную зажигалку на плантации, уже пропитанной бензином, — работа, выполненная небольшим самолетом, сегодня ранее.
У большинства людей аффективные воспоминания вызывают запахи кухни, ощущение ветра на лице или росы на коже. Я же, глядя на тот самый цветок,
