чуть ли не тыкать носом ему в лоб. Изо рта у него крайне неприятно воняло табаком, но какой-то тошноты это не вызывало, в отличие от поблескивающих козявок, прилипших к торчащим из ноздрей волосам. Эти маленькие гадости буквально светились в тени лица, отчего их мог увидеть даже Гоша, стоявший в паре метрах от дуэлянтов.
— А этот нефор — твой дружок? — послышался писклявый голос от одного из других гопарей. Слова были обращены к Семену, но речь шла о Гоше. У него, в свою очередь, что-то вспыхнуло внутри; то ли от обиды, то ли от злости.
— У него имя есть, — бросил Семен, а тот парень выразил глубокое безразличие в двух словах. — Вы вообще в курсе, чем занимаетесь здесь? — обратился Семен ко всей троице в одинаковых черных бомберах.
— Конечно! — гордо крикнул тощий и кинул руку прямо, чуть приподняв ее над головой Семена, и топнул ногой. Остальные два последовали его примеру, ехидно заулыбавшись при этом.
Семена в тот момент окутала некая жуть. Он в момент растерялся, смотря на улыбающихся бледных огурцов. Бушующая огнем ярость в груди потухла так, словно ей перекрыли единственный источник топлива. Все три малолетки продолжали стоять в Г-позах и улыбаться назло Семену и его неформальному другу. Только лишь басистая музыка нарушала их затишье, и была она совсем не к месту. В тот момент нужен был либо драматичный саундрек, либо вообще тишина, вместо танцевального хита, прокрученного через бас бустер. Слова пускай и были неразборчивы, но то и дело мелькали отчетливые, но рандомные слова, издаваемые ноющим мужским голосом, оттого ситуация становилась только… глупее. Это выглядело слишком нелепо, а ощущалось и то хуже.
— Вы не понимаете, кого славите, — наконец-то нашел он в себе слова. — Вы этого просто не понимаете. Даже если это и ваш такой юмор, то… то пусть вся комедия мира погрязнет в анимешной постиронии, нежели будут такие приколы. Это ведь все равно, что в церкви козу зарезать или в кремле кричать, что в США лучше живется… Рисовали бы вы огромные члены на гараже — мне было бы индифферентно. Но когда вы угораете с этой вещи, то мне остается лишь посочувствовать вам, вашим родителям и прадедам, которые жизни отдавали, чтобы этой ереси больше не было.
Шпана продолжала настойчиво держать руки, брошенные к солнцу, словно статуи античных гаражей, падиков и дворов. Они не давали никаких комментариев на слова Семена.
— Вам такие доклады в школе еще не раз прочтут, это я знаю. Вам еще на девятое мая раздадут ленточки, которые вы потом выкинете. А чтобы сказать, мол, что вы помните подвиги наших солдат, вы потратите отложенную сотку на две гвоздики. А потом вечером пойдете с пацанами ножками топтать и ручки кидать, — Семен вздохнул, опустив глаза на грязные ботинки тощего парня. — Это лицемерие и погубит наш мир. Да и сейчас губит, честно говоря. Вам-то, надеюсь, пофиг на самом деле. Но есть люди, которые помешаны на этом. И они могут вас убить, наплевав на ваши семьи и близких, которых это коснется сильнее, чем вас самих. Где видано, чтобы заяц славил волка?
Пауза. Гоша все еще испытывал обиду за слова одного из них и был готов дать в нос, но, правда говоря, только мысленно. Что было бы, если дело дошло до битвы? Ответ был ему самому интересен.
— У меня прадед был, прошедший Великую Отечественную. Его давно уже нет, но его слова в моей памяти засели надолго. Я в детстве хорошо все запоминал, любые упреки и слова. И я очень хорошо помню рассказы прадеда о том, как его соседей убили у него же на глазах. Я помню, как он искусно описывал брызгающую вокруг него кровь, свист бомб и летящие пули. Это звучало словно пересказ фильма, но вот только это было реальностью. Вот представь: миллионы человек расскажут тебе свои истории о тех временах, и у каждого история будет разная, но схожая местами с остальными и такая же насыщенная. К сожалению, свидетелей того времени осталось крайне мало, поэтому многие воспоминания ушли в землю вместе с их носителями. Вот ты мне скажи, у тебя при жизни был кто-то, кто воевал?
— Нет, — ответил тощий пацан, опустив руку, как и остальные его компаньоны. — Он сдох на войне.
— А вот ради чего?
— Гуляй, — гаркнул тощий.
— Не понял…
— Пошел отсюда со своим нефором, живо!
— Повторюсь, лучше бы вы члены рисовали. Члены создают жизнь, в отличие от вот этого вашего символа.
Семен развернулся и пошел к машине, прихватив за запястье Гошу.
— Это че было?! — вскричал Гоша, когда они уже отошли на несколько метров. — Один из них заточку достал, пока ты с этим мудаком разговаривал! Ты нафига полез к ним? Еще хорошо, что они просто прогнали нас.
Семен хранил молчание до самой посадки в машину. Машина до сих пор стояла на том самом месте, где ее бросили. Фары горели, двигатель работал, даже дверь с пассажирской стороны была приоткрыта. Вряд ли кто-то решил залезть в машину за это время, так как проще было сразу угнать ее, а не пытаться в ней что-то найти.
Как только они уселись, Семен сказал:
— Мне грустно от этого… тренда. Сейчас одни из самых худших мемов популяризируются. Если Аяза я ещё могу стерпеть, то короткоусую мразь — нет. Сам знаешь, про кого я.
— А как это связано с этой шпаной? Ты их образумить хотел или что? К чему вообще была та лекция?!
— Накипело, больная тема. Мало кто о ней по-настоящему беспокоится, — Семен пристально посмотрел на Гошу. — Давай я тебя домой отвезу, темно уже.
— А потом ты в одиночку тачку в гараж поставишь и домой пойдешь? А если они найдут и нападут на тебя?
— Меня это не волнует. Я просто завтра или сегодня ночью возьму баллончик с красной краской и нарисую поверх их символики свою — букву «А».
— «А» — типа анархия что ли? Ты анархист?
— Нет, — вздохнул Семен, — «А» — «Асуждаю».
