года… если не дольше. А я всегда думал, что по улицам катаются объедки Советского Союза. Вообще, год выпуска и повлиял на мой выбор. Я хотел себе что-то еще более дешевое, и эти варианты там были, но пробег до ста тысяч километров меня окончательно убедил, что брать нужно именно эту.
— Я… я немного в шоке. Нет, я в восторге!
— А че так? — Семен облокотился на правое крыло «семерки» и скрестил руки. — Вроде бы у твоего деда такая же была. Чему ты удивляешься? Что тебе странным тут кажется? Я же не «супру» тебе показал, в конце-то концов.
— Ну… — замялся поначалу Гоша, но затем нашел в себе силы и слова: — в моем представлении отечественный автопром — это ржавая колымага, постоянно скрипящая и сыплющаяся в песок, как у моего соседа. А тут прямо с порога я увидел реальную красотку на сотку. А еще «жиги» на улицах всегда такими маленькими выглядят, а тут прям… большая. Без завышенного переда, как у моих знакомых из колледжа. Без вмятин и царапин…
— Нет, — отрезал Семен, оторвавшись от машины — у нее сзади на бочине вмятины, которые зачем-то хотели закрасить, вместо выпрямления. По итогу получилась страшная картина. Решетка радиатора чем-то забита, заводится иногда не с первого раза. Шаровые опоры надо бы поменять… Кондея нет. А еще, что самое печальное, у нее текло масло какое-то время, но сейчас я лужи под ней вроде как не вижу. И пока я вез ее до гаража, то пару раз уловил запах пали. Причем проблемы дали о себе знать только тогда, когда я отъехал от продавца на приличное расстояние, мы с ним в другом конце Калуги встречались…
— А че не позвонил ему? — перебил Гоша. — Почему ты ее оставил? Я бы такой скандал устроил, что мне бы еще и доплатили за это все. А ты…
— А я не бросаю то, что люблю. Мне понравилась эта белоснежка сразу, как только я ее вживую увидел. До этого были сомнения, особенно смотря на грамотность продавца, но я… я не то, что пошел на риск или типа того. Я…
Семен замолчал, опустив глаза на пол. Гоша подумал, что он загнал своего друга в тупик коварными вопросами. Ему даже пришла мысль об извинении за это. Однако спустя где-то три секунды Семен внезапно поднял голову, нацелив глаза прямо на Гошу, и продолжил:
— Я не знаю, это похоже на некую преданность и обязанность, которую понимаешь подсознательно и далее подчиняешься ей. Это как моя сестренка однажды увидела замученного котенка на улице и забрала его домой. Это было давно, я тогда сам был мелким, без паспорта даже, и она со мной все время хотела играть, а я, знаешь, не любил это. Как только она нашла этого кота, так сразу обо мне забыла. Я видел, как она его безумно любила в первые дни приюта… и любила до тех пор, пока тот не упал с балкона. Годик у нас пожил, но за этот год моя сестра так изменилась, что ее было просто не узнать. Котенок будто бы захватил ее разум, она была зависима от него, она любила его, ухаживала за ним, — Семен вздохнул и плавно сместил взор на «семерку», положив руку на капот. — Думаю, я теперь буду также зависим от этой машины. Буду ее любить, пускай в ней и нет души и сердца. Такая любовь — это обязанность, которая дается тебе командами изнутри.
Гоша понимающе покивал головой с такими глазами, будто ему одновременно хотелось и спать, и решать трудные задачи, и опустил нос к полу, будто что-то обдумывая.
— И все же, — заговорил он, — ты полюбил машину, а твоя сестра полюбила живое существо. Это разные вещи.
— Зависит от человека, знаешь ли. Ты же с головой в игры погружаешься, а кто-то не понимает их суть вовсе.
— Так я говорю о любви, а не об увлечениях, Сень.
— Ну… люди же способны любить кольца, которые им подарили любимые. Даже не только кольца, но и прочие безделушки. Люди способны любить определенное место на Земле, желая посещать его как можно часто. У людей есть любовь к дому, стране. Все это не имеет души, но это чем-то странным не считается. А вот любовь к машине считается, да?
— Машина на то и машина, чтобы возить тебя куда нужно. Ты ее в любой момент заменить можешь. До тебя у машины были владельцы и после тебя тоже будут. Суть не в любви к неодушевленному предмету, а к любви к предмету, который у тебя временно во владении. Место напоминает тебе о чем-то. В стране ты живешь. Кольцо тебе подарил тот, кому ты дорог. А тачку ты купил, чтобы ездить. Когда ты яблоко покупаешь и ешь, ты же не влюбляешься в него, хотя оно тебя от голода спасает и дает витамины. А это ведро шестого года лишь деньги у тебя высасывать будет, как сучка.
— Котенок тоже временным оказался. Но любви он стал достоин.
— Так он живой… был. Никто не знал, что с ним может случиться, куда он забредет или что съест не то. Машина же зависит только от тебя. Ее ты можешь поменять, если вдруг двигатель начнет издавать предсмертные звуки.
— Ты не совсем прав… — Семен медленно помотал головой, — Я даже не знаю, что тебе в пример можно привести. Ты, по-моему, пытаешься прировнять мою любовь к болезни по типу шизы или чего-то такого ненормального, как это делают те, кто не берет на работу человека с татуировкой на теле, считая, что это ненормально.
— А разве это не так?
— Ты… К чему ты вообще начал это?
— Что я начал? Это ты мне что-то пытаешься сейчас доказать, а не я.
— Ты меня пытаешься назвать шизиком, но другими словами, не так ли?
— Вовсе нет. Я просто хочу сказать тебе, что любить металл на колесах — это тупо.
— Гоша… Я же не собираюсь любить машину как девушку. Я не собираюсь пихать свой болт в ее выхлопную трубу. И дарить ей цветы я точно не буду.
— Да что ты говоришь! А я уже думал вашим свидетелем на свадьбе быть, затем акушером, потом крестным, а там уже кем-то еще! Я понимаю, как именно ты собираешься свою машину любить, но только не делай из нее в действительности свою девушку, — на последнем слове Гоша не выдержал и засмеялся, видимо, представив что-то эротичное, но специфическое.
— Ой, да пососи, — Семен слабо
