из Бостона, так что нам придется изрядно их подкормить, прежде чем они будут годны к работе. Это вы, Вудсон? Как тут идут дела?
Надсмотрщик вынул изо рта свою трубку и отвесил неуклюжий поклон.
— Я рад, что вы воротились, ваша честь, — почтительно сказал он. — Дела идут хорошо, сэр. Последний дождь преизрядно помог зерновым, и у нас, похоже, вырастет первостатейный табак. Молния ударила в сарай, но мы потушили пламя до того, как оно добралось до бочек. "Нэнси" попала в шторм, потеряла обе мачты и села на мель на Чаечном болоте. В полнолуние прилив снимет ее с мели. Самбо опять прикинулся больным — заявил, что так сильно разрубил себе ногу мотыгой, что не может на ней стоять. И сказал, что это видно по крови на тряпице, которой он перевязал стопу. Я заставил его снять повязку, и никакой раны там не оказалось. А вместо крови он использовал красный краситель из корней воробейника. Если бы он малость подождал, то смог бы поиметь и настоящую кровь, поскольку я решил его высечь и сек, пока мистрис Патриция не услышала его вопли и не заставила меня прекратить.
— Хорошо, Вудсон. Полагаю, на плантации уже все знают, что слово мистрис Патриции — это закон. А вот и лодки с сундуками. Скажите людям, чтобы они обращались с ними осторожно.
Сказав несколько дружеских слов арендаторам и мелким землевладельцам, достопочтенный полковник подошел к своим дочери и сестре, и они, а также Чарльз Кэрью принялись наблюдать, как драгоценные сундуки поднимают из лодок по скользким ступенькам, под зычные крики надсмотрщика, отдающего приказы запыхавшимся лодочникам, пересыпая свою речь такими ругательствами, за которые не налагался штраф. Когда все было сложено на причале и приготовлено для перевозки на тачках в господский дом, разгруженные лодки отошли в стороны, дабы освободить место для других, нагруженных приобретениями полковника.
Один за другим они поднимались по ступенькам, и надсмотрщик приказывал построиться в ряд. Шестеро из них были негры, исхудалые, с ввалившимися глазами, но с широкими улыбками на лицах. Они огляделись по сторонам, поглядели на насыпанные на причале груды съедобных моллюсков и устриц, на приливные болота с их обилием пернатой дичи, на далекую зелень кукурузы, на окруженный цветами господский дом, на белые хижины, над которыми вилось множество аппетитно пахнущих дымков — и их души объяло детское довольство. Ретиво и послушно говоря: "Да, масса", они подчинялись распоряжениям надсмотрщика и вставали в ряд.
Затем над мостками появилась голова белого мужчины — физиономия, выражающая брюзгливое свирепство, пересеченная большим шрамом и обрамленная спутанными ярко-рыжими волосами. За этой рожей последовало нескладное оплывшее тело, и их обладатель прохромал на указанное ему место, пробормотав проклятие. За ним последовал малый с землистым длинноносым лицом, сальными черными волосами и деланной улыбкой, играющей на подергивающихся тонких губах. Зыркнув на семью своего хозяина злобными зеленоватыми глазками, он низко поклонился и с развязным видом встал в ряд.
На настил поднялся третий белый мужчина, и стоящий рядом с Патрицией сэр Чарльз рассмеялся.
— Право же, кузина, в этом мире случаются поистине фантастические встречи, — небрежно промолвил он. — Кто бы мог подумать, что я когда-нибудь опять увижу того лондонского арестанта, который плыл на одном корабле со мной и о котором я вам говорил — чистоплотного и не склонного к общению? Однако он здесь.
Глава II
ЕГО ГРУЗ
Послеполуденное солнце изливало свой жар на дом и сад Верни-Мэнора, листья на деревьях недвижно никли, слепящая белизна дорожек резала глаза, и казалось, что все здешние цветы красны. Благоухание роз и жимолости тонуло в тяжелом, обволакивающем аромате белой акации. В саду в цветках лиан гудели пчелы, над спящими гончими жужжали никем не тревожимые мухи. Над длинным опустевшим причалом и зеленым бархатом приливных болот дрожал перегретый воздух, и смотреть на воду было все равно, что смотреть на синее пламя. С табачных полей доносился тягучий напев, а из голубятни слышалось тихое непрестанное воркование. Зной, благоухание и усыпляющие звуки придавали этому залитому солнцем пейзажу приятную дремотность.
В тени просторной террасы сидел хозяин плантации, развалясь в кресле и положив ноги на другое кресло. На сиденье третьего кресла стояла высокая серебряная кружка с хересом, а на его спинке висели пышный завитой парик и камзол из зеленого сукна, которые полковник Верни снял из-за жары. Из его длинной трубки поднимались редкие облачка синеватого дыма, заволакивая его румяное лицо.
Его умные серые глаза, смотрящие из-под седеющих волос, были полуприкрыты в ленивом довольстве, порожденном послеполуденным часом, выкуренным табаком и выпитым вином. По мнению полковника Верни, всё у него было хорошо. В минувшем году он собрал большой урожай и продал его со славным барышом; в нынешнем году урожай обещал быть еще более богатым. За последние месяцы полковник купил несколько рабов и подневольных работников, что давало ему право прибавить изрядное количество акров к своим и без того огромным владениям; земля, еще раз земля и все больше и больше земли — таковы были устремления и требования любого виргинского плантатора семнадцатого века. Как и было заведено в те времена, он был в одном лице плантатором, торговцем, членом Государственного совета, военным, по временам сочинителем и светским человеком. Ярый роялист, он близко приятельствовал с губернатором Беркли и к тому же имел красавицу-дочь, за благосклонность которой одна половина молодых дворян графств Йорк и Глостер была готова скрестить рапиры с другой. Так что мир полковника Верни был приятным, деятельным и давал ему обильную пищу для размышлений, которым он мог предаться в погожие послеполуденные часы.
Напротив сидел его родич и гость сэр Чарльз Кэрью. Он также курил трубку и пил херес, но на этом его сходство с полковником кончалось, ибо сэр Чарльз почитал делом чести выглядеть с иголочки во всякое время — как сражаясь на войне, так глазея на хорошеньких молочниц. Дневному зною было не под силу повлиять ни на безукоризненную элегантность наряда молодого человека, ни на изысканную непринужденность его манер. В руке он держал томик "Гудибраса"[12], однако мысли юноши не были сосредоточены на книге и вместо этого, как и мысли его родича, блуждали по плодородным полям плантации Верни-Мэнор.
— Ваше поместье в этом прекрасном новом свете поистине великолепно, — благозвучным томным голосом молвил он.
Плантатор отвлекся от дум о том, с какого участка своих новоприобретенных земель начать атаку на лес.
— Да, это недурное место для того, чтобы
