Книга Генерал де Голль и Россия - Элен Каррер д'Анкосс

Бесконечные колебания маятника франко-русских отношений, ставших франко-советскими, политический реализм привели в 1924 г. к примирению (вопрос долгов не обошли вниманием, но они находились уже не на первом плане) – сначала в виде признания СССР де-юре правительством Эррио 28 октября 1924 г. Вскоре после этого французское руководство было вынуждено обратить внимание на возрождение угрозы со стороны Германии. Приход к власти Гитлера в 1933 г., его неприкрытое высокомерие, приведшее к выходу Германии из Лиги Наций, постоянные нарушения статей Версальского договора – все способствует тому, чтобы тема союзника в тылу вновь обрела актуальность. 2 мая 1935 г., по завершении крайне сложных переговоров с Москвой, Пьер Лаваль подписывает с советским полпредом Потемкиным Договор о взаимной помощи между СССР и Францией, а в сопутствующем Протоколе подписания приводилось официальное разъяснение статей договора. Он заключался сроком на пять лет, по прошествии которых автоматически оставался в силе до денонсации одной из сторон. Лаваль беседовал в Москве со Сталиным, о котором отзывался как о «хладнокровном, сдержанном, суровом», но в то же время «приятном человеке»: «Он начинал так же, как и я, мы сразу же окунулись в революционную среду».

Сталин считал, что пакта недостаточно и его необходимо дополнить военным соглашением. Тогда Лаваль добился того, чтобы Сталин надавил на французских коммунистов, дабы те не чинили препятствий наращиванию военного потенциала Франции. 15 мая по итогам встречи Сталина и Лаваля в Париже было опубликовано совместное коммюнике, гласившее: «Товарищ Сталин высказал полное понимание и одобрение политики государственной обороны, проводимой Францией в целях поддержания своих вооруженных сил на уровне, соответствующем нуждам ее безопасности». Пришедшая в полное замешательство французская компартия была вынуждена сворачивать свою антимилитаристскую пропаганду – в первую очередь выступления против увеличения срока военной службы до двух лет – и голосовать за военные кредиты. «Марсельеза» на ее демонстрациях сменяет «Интернационал» или следует за ним, а трехцветное знамя соседствует с красным. Французские коммунисты оказались застигнуты врасплох, поскольку не уделили должного внимания жестокой встряске, которую в то время Сталин устроил Коминтерну. Ему надлежало повиноваться беспрекословно.

Бесконечно обсуждавшееся военное соглашение, на котором настаивал СССР, застопорилось из-за трудностей во взаимоотношениях с Польшей. Это объяснимо, поскольку польские руководители, убежденные, что их страна может оставаться в стороне от германо-советского соперничества, и одержимые страхом быть втянутыми в орбиту СССР, упрямо пытались лавировать между обоими беспокойными соседями и отказывались в случае конфликта на Западе пропускать советские войска через территорию Польши. Выхода из тупика не предвиделось, а 24 августа 1939 г. был подписан германо-советский пакт, положивший конец всем дискуссиям. 27 августа маршал Ворошилов в интервью «Известиям» заявил: «Не потому прервались военные переговоры с Англией и Францией, что СССР заключил пакт о ненападении с Германией, а наоборот, СССР заключил пакт о ненападении с Германией в результате, между прочим, того обстоятельства, что военные переговоры с Францией и Англией зашли в тупик…» 1 сентября немецкие войска вошли в Польшу, а 3 сентября Франция и Англия, связанные обязательствами перед Польшей, объявили войну Германии. Началась страшная война, длившаяся шесть лет.

И в который раз Россия, а на тот момент СССР, «связавшийся с заклятым врагом», вновь становится недругом Франции. Маятник франко-русских отношений качнулся вновь.

Нужно напомнить, дабы завершить эту преамбулу, что в феврале 1917 г., накануне падения царской империи, Гастон Думерг, принимавший участие в конференции союзников в Петрограде, созванной для координации планов военных действий, получил поручение добиться от царя письменного согласия на удовлетворение требований Франции относительно ее границ с Германией. План Франции состоял из четырех пунктов: возвращение Эльзаса и Лотарингии; возвращение в состав французской территории всего металлургического района до границ бывшего герцогства Лотарингия, равно как и каменноугольного бассейна долины реки Саар; выделение из состава германского государства и «освобождение от всякой политической и экономической зависимости от него» всех остальных областей, расположенных на левом берегу Рейна; наконец, образование из областей, не вошедших в состав французской территории, расположенных на левом берегу Рейна, «автономного и нейтрализованного государства», которое «должно пребывать под оккупацией французскими войсками до тех пор, пока вражеские страны не удовлетворят полностью всех условий и гарантий, включенных в текст мирного договора».

Царь дал на это согласие, оформленное обменом соответствующими нотами между министром иностранных дел России Покровским и французским послом Палеологом. Впоследствии французское правительство пыталось добиться от Временного правительства подтверждения данных обязательств, но затем последовали стремительные политические перемены в Петрограде, маневры Керенского и даже призыв папы Бенедикта XV к «справедливому и прочному миру», в котором, похоже, цели войны связывались с уже устаревшим представлением о грядущем мире. В этом вопросе, касающемся будущего германского единства и восточных границ Франции, за генералом де Голлем тянулся шлейф нерешенных споров и неудовлетворенных притязаний, о которых он знал лучше кого бы то ни было, что явно прослеживается в его диалоге со Сталиным.

* * *

К чему этот длинный исторический экскурс, если книга посвящена истории ХХ в.? К тому, что ни один государственный деятель не увлекался историей так, как де Голль, обладавший обширнейшими и глубочайшими знаниями о прошлом Европы, о ее культуре и мифах. Но еще и к тому, что эти насыщенные отношения между двумя странами, географически отдаленными друг от друга, отношения, которые характеризовались постоянной сменой взаимного притяжения и отторжения, союза и конфликта, подпитывавшиеся с обеих сторон раздумьями историков и писателей, являлись неотъемлемой частью мышления и сознания генерала де Голля. И, наконец, к тому, что проблемы и действующие лица, с которыми он столкнулся, когда, в свою очередь, в 1944 г. взялся за ту самую «пряжу Пенелопы», были теми же, что и в годы его молодости в Польше. Они предвосхитили трудности, которые он позже испытает в общении со Сталиным, уже имея за плечами опыт работы в штабе и Военном министерстве.

Наконец, нельзя не вспомнить, что в долгой истории франко-русских отношений, касающихся двух стран, двух народов, всегда имелся третий участник: Германия, сначала Пруссия, затем созданная Бисмарком империя. Присутствие между двумя расположенными по краям Европы, то враждующими, то дружащими государствами германской нации почти постоянно задавало тон их отношений или оказывало давление на них. Особенно показателен в этом отношении XIX в., с наследием которого предстояло разбираться генералу де Голлю. Настоящее нельзя постичь, не обратившись к прошлому, и генерал де Голль был убежден в этом более чем кто-либо еще.