Родной город встретил их крайне неприветливо. Горожане не забыли Десятикрылого, не забыли те неприятности, которые принесло им посещение принцессы. А главное — они не забыли своего испуга, такое не забывают и не прощают. И как всегда, было найдено объяснение — виноваты во всем братья. Стоит найти виноватого, и сразу становится легче на душе, ведь сам оказываешься абсолютно не при чем. Все они, они! Хотя теперь, когда армия Морского Короля больше не существовала, а сам он, потеряв Голубую Жемчужину, утратил и власть над морем, бояться вроде было некого. Магистрат даже распорядился сгоряча начать строительство двух новых торговых галеасов, однако наступила осень, пошли дожди, и строительство как-то само собой незаметно прекратилось. А когда снова по-весеннему засияло солнце, о галеасах уже не вспомнили.
Братья ожидали, что их дом будет разграблен или даже сожжен. Все могло быть после их поспешного бегства. Но страх перед колдунами, видимо, оказался сильнее желания отомстить, сильнее жадности — все осталось на своих местах, опрокинутые чашки так же валялись на столе, никто не захлопнул дверцу шкафа. Только толстый слой пыли покрывал столы, стулья, кровати. Им пришлось приложить немало сил, выгребая кучи грязи и мусора, вычищая затянувшую углы плесень, прежде чем дом снова приобрел жилой вид.
Хани, правда, боялся, что в один прекрасный день Рюби скажет: «Все, хватит» — и уйдет. Но летели дни, а она не собиралась покидать город. Что ей было нужно в Акантоне, чего она дожидалась — оставалось неясным. Когда Хани прямо спрашивал ее об этом, она отмалчивалась, загадочно улыбаясь. Чани тоже пытался выведать это, но Рюби только пробормотала неопределенно насчет прекрасной погоды и целебного морского воздуха. Хотя погода не баловала… Бешеные штормы, сотрясавшие стены города, давно прекратились. Наговорный Камень, неведомо откуда снова возникший на прежнем месте, успокоительно мерцал под гладкой, как полированная бирюза, поверхностью бухты. Но вот пришла весна — а вместе с ней пришли туманы. Казалось, плотное белое облако решило поселиться в городе. Проснувшись однажды утром, горожане увидели его, словно кто-то одновременно распорол миллион подушек, и в воздухе кружился тончайший белый пух.
Иногда туман исчезал, но ненадолго. Проходил день, два — и снова он возвращался в город. Еще пять минут назад мирно светило солнце, на небе не было ни одного самого крошечного облачка, и вдруг ниоткуда прямо перед тобой возникали белые клубы, быстро сливавшиеся в огромную шапку, накрывающую город. Если выйти из городских ворот и отъехать на лигу или две, то лишь шевелящийся белый холм виднелся на том месте, где должен был стоять Акантон. Через несколько дней туман пропадал, но вскоре обязательно появлялся снова.
И опять зашевелились в городе слухи.
Вы слышали, слышали… Нет, воистину на нас проклятье лежит, за то, что не извели вовремя колдунью. Все от них, злодеев. Только одну спровадили, как другая на нашу голову объявилась. Гнать их надо, жестоко гнать, я вам наверное говорю… Вспомните, явилась тогда неведомо откуда, незванная, непрошенная… Вы же не помните, вот и я не помню… И никто не скажет, откуда они взялись, не иначе как злых рук дело. Доподлинно про то известно — чужемерзкие деяния, я сам не знаю, но говорят… Черное колдовство, не к ночи будь помянуто… А вы видели, вы видели, что творится-то… Эти злодеи, я уверен, нас всех вконец извести вознамерились. Вспомните, братья. Штормы накликали? Накликали. Но мы устояли, слава нам, братья. Тогда они Десятикрылого призвали. Помните? Мы его одолели. Драться с ним ходили. Победили… Как бы не так! Сговор был, коварный сговор! Они ходили… Я ходил!.. Никто не видел… Так что, может, напрочь все врут, как они сражались. Да наверняка лгут, быть того не может. В жисть не поверю, чтобы им Десятикрылого одолеть… От верных людей слышали наидоподлиннейше — сговорились… Перед драконом мы, значит, устояли, опять выходит — слава нам!.. А вы видели, видели?.. А колдуны, устрашившись нашей силы, сбежали. Их тогда капитан городской стражи одолел, превозмог ихнее колдовство. Насмерть победил. Они и удрали. А сейчас снова вернулись. Куда только магистрат смотрит?! Почему их в город пустили?!.. Пустили — не пустили… Прохлопали ушами, вот теперь и получите сдачу — третий день ни зги не видно. На улицу выглянешь — только и гадай: день тама или ночь. Пятачок медный в молоке плавает, а не солнце. Ходить можно — лишь если руки вытянешь, иначе беспременно на первую же стену налетишь… А соседка моя давеча сослепу в канаву попала, чуть ногу не сломала, доселе лежмя лежит, охает… А все беды ведьма новая накликала. Ведь взглянет — как огнем обожжет, и не захочешь, глаза опустишь… Я вот слышал, что кто-то где-то видел, как она светилась… Да чтобы человек светился… Колдовство… А я видел, а я видел… Нет, братья, я вам точно говорю — не по дороге нам с колдунами да ведьмами. Жили спокойно без них, а как появились — так вся жизнь наперекосяк пошла. Вот когда бы Морской Король был — так и жили бы за ним, как за каменной стеной. Оборонит, защитит. Так нет его теперя. Эти недруги извели… А я видел!!! Чего тебе?.. Корабли пришли, много. Паруса черные с золотом, трубы играют, факелы горят… Пираты?!.. То может случиться. Нет, хуже, прямо на глазах перед входом в порт растаяли, как дым. Снова колдовство… Хуже будет. Гнать их, гнать жестоко, пока еще город стоит… А не послушаются — так в магистрат бежать, у него стража. Советники сами только и ждут, надобно помочь… Вот вы и помогайте, а я вовсе посмотрю… А еще говорят, что туман этот в воду садится и сгущает ее, навроде как кисель делается. Весло вязнет, корабль пройти не может, гавань тиной затянуло… Не видел, но точно говорят!.. Спасаться надо, братья, завтра поздно будет… Эх, нету владыки крепкого… Ничто, сами справимся, вон нас сколько! Сила… Гнать…
— Смотрите, — сказал вдруг Чани, подойдя к окну.
Дождь прекратился, туман рассеялся, и улица казалась непривычно чистой и длинной. Хани, встав рядом с братом, толчком распахнул створку и выглянул наружу. Улицу заполнили люди. Сбившись небольшими кучками, они о чем-то шептались. Заметив распахнутое окно, шарахнулись было, но, опомнившись, стали собираться тесными группами. Увидев, что показались только братья, толпа подалась к дому, хотя вплотную приблизиться не рисковала.
— Ну, держись, сейчас начнется, — весело и зло прошептал на ухо брату Чани.
— Что там? — спросила сидевшая у очага Рюби. Она плохо переносила сырость, и в такие блеклые дни старалась не отходить от огня.
— Подожди немного, — сказал Чани. — Пока еще не вполне ясно, до чего додумались эти толстопузые лавочники. Но в любом случае — ничего хорошего.
Хани неодобрительно покачал головой. В последнее время брат стал очень нервным, раздражительным. Ему ничего не стоило вспылить по самому пустяковому поводу, и разговаривать он начал резко и сварливо. Даже говоря сущую правду, Чани выбирал наиболее оскорбительную форму для выражения своих мыслей.
В окно было видно жирное, чадящее пламя факелов — во время туманов с огнем ходили и днем, но сейчас это не было вызвано необходимостью. Готовилось что-то иное. Влажно поблескивали плащи, мокрое железо кирас и шлемов, долетали невнятная брань и лязг оружия. Чани сморщился, отчего стал похож на оскалившего клыки волка, посмотрел на суету, а потом вдруг сказал брату:
