заполняет мою голову, когда она загорается, сжигая все вокруг, пока пламя не поднимается все выше и выше.
Каждый кусочек дерева пропитан темно-оранжевым цветом, от жара моя кожа потеет, а пламя достигает моей грудью.
Я могу кончить, просто наблюдая за этим. Размышляя о разрушениях, которые он принесет городу, о людях внутри него, о том, какой ущерб он может нанести. И в этот момент я чувствую себя единственным человеком, который может его контролировать.
Я сажусь между Алистером и Тэтчером, запрокидываю голову и на мгновение закрываю глаза, слушая, что говорят остальные.
— Вы четверо будете участвовать в сборе средств на выпускной перед началом занятий в этом году? — Наивно спрашивает Розмари.
— Возможно, — отвечает Алистер.
— Возможно, не так, как ты хотела бы, но это возможно.
Я ухмыляюсь, зная, что мы запланировали на этот гребаный сбор средств.
— Ничего противозаконного, хорошо? Мне не хочется выручать моего парня из тюрьмы.
— Как будто нас когда-нибудь поймают, — добавляет Тэтчер.
— Может быть, ты присоединишься к нам в этот раз, Роуз, — добавляю я, шутя, очевидно, из-за ее властного парня, который оказался моим лучшим другом. — Будет весело.
Я практически слышу, как он крепче сжимает ее талию и скрипит зубами из-за потрескивающего костра.
— Только через мой гребаный труп. Она не лезет в то дерьмо, которое мы делаем, когда наступает ночь в Пондероз Спрингс, — говорит Сайлас.
— Когда наступает ночь? Это здесь мы подбираемся поближе и рассказываем истории о привидениях?
— Отъебись, Рук. Ты знаешь, о чем я. Ей не нужно ввязываться в это дерьмо.
— Знаешь, я могу справиться сама, и, как сказал Рук, это может быть весело, малыш, — возражает Роуз, и я знаю, что Сайлас потом надерет мне задницу за то, что я вообще заговорил об этом, так что могу продолжать.
— Видишь? Оставь девушку в живых, Сай.
— Напомни мне еще раз, почему я с тобой дружу?
Смех раздается в ночи от четырех самых близких мне людей. Смех — такой странный звук для меня, что-то такое нормальное и человеческое. Вы никогда бы не подумали, что мы можем быть людьми, способными на то, что мы сделали, на то, что мы сделаем.
Мы плохие люди, которые делают очень плохие вещи. Очень хорошо.
Я вздыхаю, закидывая руки за голову.
— Потому что я тебе нужен, — говорю я. — Кто мы друг без друга?
Вопрос впивается в кожу. Хотя у каждого из нас есть свои секреты, которые мы унесем с собой в могилу, есть взаимопонимание, которое нас связывает. То, что другим никогда не понять.
Тьма, голод, который живет внутри каждого из нас.
По отдельности мы просто дети, рожденные с трагедией, вытекающей из наших расколотых жил.
Вместе мы — полный хаос.
— Ты ведь слышала о том что она сделала? Именно по этой причине у нас в этом году новый директор. Она была раздражительной весь второй курс! — Мэри вскидывает руки вверх, на ее губах идеальная гримаса, и клей-карандаш выпадает из ее рук на пол моей комнаты.
— А я в это время тут надрываю свою симпатичную задницу! Я сдаю все предметы, которые они позволяют, веду два клуба, не говоря уже о чирлидинге. Я должна быть президентом студенческого совета, черт возьми!
Последние две недели я только и слышу от нее, как Стейси подделывала результаты голосования в прошлом году после того, как она спала с директором — кажется, вчера это был учитель. Это начинает звучать как скрежет гвоздей на грифельной доске, и, если я не буду осторожна, из моих барабанных перепонок потечет кровь.
— Как будто это имеет значение, Мэри, — белокурый конский хвост Лиз покачивается позади нее, когда она сосредоточенно смотрит на телевизор, на какой-то футбольный матч, идущий во время кризиса в личной жизни нашей подруги. — Президент студенческого самоуправления. Это не конец света.
— Боже мой, Лиззи, я знаю, что ты не просто так сказала это мне. Девушка, которая плакала три дня после победы в отборочной игре штата, потому что не забила?
Бесконечная игра в то, кто кого переплюнет. Направление, в котором она движется, — на юг со скоростью восемьдесят миль в час. Я устала это слышать — если она продолжит в том же духе, это станет ее стимулом в этом году.
— Можете взять себя в руки на пять секунд? — говорю я, глядя на них и жуя свою жвачку с фруктовым вкусом. — Ты, блядь, Таргид, мать твою. Ты вытираешь свою загорелую задницу стодолларовыми купюрами. Смирись с этим.
Жестокая любовь не во всех случаях известна, но она подготавливает тебя к жизни, которую тебе предстоит вести в таком городе, как этот.
Они должны знать лучше.
Я знаю, что Мэри хочет огрызнуться, съязвить каким-нибудь язвительным замечанием, которое она еще даже не придумала, но она этого не сделает. Потому что какой бы злой она ни была, она знает, что я всегда могу стать еще хуже.
Потому что я Сэйдж Донахью.
Богатая сучка закачана прямо в мою пуповину в утробе матери. Я капитан группы поддержки и всеобщая любимица.
Людоедка.
Бессердечная.
Я стала всем, что мне было нужно, чтобы выжить в условиях Пондероз Спрингс, а затем и в некоторых других.
Лиззи Флэнниган и Мэри Таргид были идеальной компанией друзей для мира, в котором я живу. Поверхностные до глубины души, но отлично подходящие для создания определенного образа.
Большинство маленьких девочек ищут друзей со схожими вкусами. Они любят одних и тех же кукол или любят играть в переодевания, но когда вы приучены обращать внимание на то, как вас воспринимают другие, то ищете тех, кому есть что терять.
Моя мама рано научила меня, что образ — это все. Репутация создаст или сломает вас где угодно. Вы делаете то, что должно быть сделано, независимо от последствий.
Улыбаетесь, независимо от того, что они делают с вами. Неважно, какую боль причиняют, потому что всем наплевать.
Даже женщине, которая меня родила.
Я стала очень хорошо скрывать свое внутреннее «я» от окружающих, позволяя им видеть только то, что я хочу, и заслуживаю доверия настолько, что стала своего рода коллекционером.
Знаток тайн, костей, погребенных в чуланах под половицами.
