опыте несчастливой любви; о подвижническом труде артиста, верного своему призванию в атмосфере потребительского отношения к искусству и меркантильных интересов. Проницательный критик социального неравенства, Колетт коснулась в своих психологических романах многих экзистенциальных тем, которые тревожили литературу XX века и были центральными в творчестве Камю, Мальро, Жида, но заземлила их в будничном контексте. Все равнодушны ко всем в «Плену» (1913), «Другой» (1929), добровольно уходит из жизни герой «Дуэта» (1934); в «Изнанке мюзик-холла» у исполнителя опасных трюков «лицо приговоренного к геенне огненной». В романе «Конец Шери» герой, — из того, послевоенного «потерянного поколения» — разуверившийся во всех и в себе самом, пытается объяснить мотивы своей тоски матери, которой подобные муки абсолютно непонятны: «Да что с тобой? — Со мной то, что вокруг одни подлецы… — Не пойму, чего ты хочешь? — Хочу, чтобы не все были подлецами, или хочу хотя бы не видеть этого. — Так почему же ты это видишь?»
Колетт столкнула здесь не просто разные мировоззренческие позиции, «модели» поведения, но совершенно несовместимые характеры, человеческие типы. Экзистенциальные проблемы она вывела на уровень психологических. «Одиночество» — одно из ключевых по частоте употребления слов в произведениях Колетт, но сквозь одиночество ее герои умеют прорваться к «солидарности в несчастье».
Необходимо как воздух чувство профессионального товарищества Рене Нере («Странница», 1911). Романом открывается тот период творчества, когда в общественной оценке личности Колетт наметилась резкая перемена. «Во всяком случае, — отметил А. В. Луначарский в 1914 году, — если прежняя эксцентричность этой богато даровитой женщины ставилась на первый план, а писательница в ней — на второй, то теперь наоборот, вы все чаще слышите по ее адресу эпитеты «самая крупная писательница современной Франции», «наша лучшая стилистка», «первая и самая яркая выразительница подлинно женских сторон души»[4].
В «Страннице» проявилось зрелое мастерство Колетт-психолога. Почему Рене, расположенная к «милому и доброму» Максиму, тем не менее отвергает возможность вести обеспеченную жизнь, занять положение в обществе? Не каждое юное создание из мюзик-холла устояло бы перед этим искушением. Но Рене не ординарна, она личность. Она не цепляется за неожиданное счастье, а бежит от него. Бежит, спасая свою независимость, свободу, полноту восприятия жизни, неутраченную жажду работать, вовсе не чувствуя себя готовой рантьерски прозябать. Она отстаивает свою способность созидать — будь то книги, ею написанные, будь то танец, пантомима; она защищает свое право, отдавая частицу себя дивным городам и странам, смотреть на мир своими широко раскрытыми глазами, а не созерцать его «уменьшенное отражение во взгляде влюбленного» — этого «героического буржуа», «громоздкого рантье», как называла она Максима в минуты досады. В ней восстала глубокая, художественно одаренная натура, для которой «вечный союз» с «милым и добрым», имеющим все и не делающим ничего, означал бы отказ от самой себя, поражение. Не убоявшись одиночества, героиня сохранила верность своему характеру и призванию. Рене Нере в этом романе — духовная спутница Жан-Кристофа.
Рассказ о судьбе женщины XX века, о поиске женского счастья на стезе внерантьерского бытия Колетт продолжила в «Изнанке мюзик-холла» (1913), одном из наиболее резких по остроте социальной критики произведений писательницы.
Жизнь гастролирующей концертно-цирковой труппы открывает не только «изнанку» того, что происходит на ярко освещенной сцене, под веселый смех публики, но и изнанку самого буржуазного строя, обрекающего своих граждан на столь тяжелое существование, рассчитанное на выживание только самых выносливых. Артисты вечно голодны, простужены, изнурены до крайности, таскают за собой по гастрольным путям-дорогам малых детей, которые тоже очень скоро вынуждены зарабатывать себе на пропитание, выходя на сцену под свет юпитеров. Артисты — те же поденщики, только едут они на работу в переполненном автобусе тогда, когда другие с нее возвращаются. Но именно в этой неизбывной нужде крепнет чувство солидарности. Не все равнодушны ко всем, а все помогают всем — таким тоже бывает закон жизни, и бесчестно этого не замечать. Колетт, сама испытавшая и горе, и поддержку коллег по сцене, уверенным пером ведет эту мелодию солидарности.
Рассказ идет от первого лица, и в повествовании сохраняется отчетливая дистанция между точкой зрения того или иного персонажа, рассуждающего нередко о жизни с немалой долей цинизма, и точкой зрения рассказчика — мудрого и совестливого, гуманного и мужественного. Писательница, воссоздавая самые разные ситуации скитальческой актерской профессии, держит на своей палитре не только серые или мрачные краски, но и радостные, мажорные, оттеняя живой разговорный язык всеми оттенками юмора, иронии.
Особых высот достигает мастерство Колетт-психолога в романе «Ранние всходы» (1923).
По-отрочески любят друг друга Венка Ферре и Филипп Одбер, с раннего детства привыкшие проводить каникулы вместе, на небольшой вилле у Ла-Манша; их родители владеют ею сообща. Прогнозы родителей об их будущей взрослой жизни ничуть не удивляют подростков, но именно в это лето все простое стало вдруг сложным. Лето нежданно подарило им и радость, и боль, и страдания, отдалившие их от пасторальной идиллии Поля и Виргинии. Безмятежное будущее под угрозой: Фил оказался в плену чар Камил Даллерей — женщины бальзаковского возраста. Эта прелестная вестница повзросления стремится помочь тому, кто «торопится жить», утолить его любопытство. Чувственное приключение может обернуться душевным опустошением, Филиппа подстерегает удел тех, кто «заранее прожил свое достояние»; таков смысл французского идиома — manger son blé en herbe (съесть пшеницу без спелого зерна). Об этой опасности напоминает — без назойливой дидактики название романа Le blé en herbe. Тончайшие нюансы мироощущения подростков, детская дружба, которая уже окрашена жаждой обладания, пробуждение чувственности, кристаллизация психологии мудрой женщины в девчонке с ободранными коленками — все ощущения здесь схвачены на уровне «тропизмов», тех неуловимых движений души, которые хотел, но не всегда умел показать «новый роман». «Отдавая, как и Пруст, предпочтение чувственной памяти, познающей мир, Колетт идет дальше него в расширении ее границ… Заинтересовавшись «иррациональным», она ощупью ищет способы, с помощью которых можно было бы приблизить, понять и покорить эту мало известную пока область…» — так определяет место Колетт в художественных исканиях XX века «Литературная история Франции».
И еще одна особенность искусства Колетт зримо проступает в романе: психологическое состояние героев, их переживания, — радость и горе, возмущение и гнев, любовь и отчаяние, крайнее напряжение всех душевных сил — обретают пластическое выражение в их зрительно представимом внешнем облике: в грациозных или спонтанно-порывистых жестах, в голубом сиянии широко раскрытых глаз Венка, в движении их сильных, наделенных телесным совершенством фигур, «Обнаженное тело кажется мне прекрасным, — говорил Огюст Роден. — Для меня оно чудо, сама жизнь»[5]. И словно внимая мысли великого мастера, Колетт являет нам с удивительной скульптурной и живописной
