своим острием против завоеваний передвижничества; подчеркнутое нежелание изображать действительность и уход в подчас даже сентиментальную идеализацию прошлого; увлечение лозунгами «искусства для искусства» и «чистой художественности»; не всегда бесспорные образцы, выбранные для изучения и подражания в искусстве Запада. Нападки на академизм обеспечили «Миру искусства» враждебное отношение академии.
В то же время мирискусники ратовали в журнале и утверждали в своей творческой практике идеи создания большого стиля и синтеза искусств, стремились к достижению высот художественного мастерства, оригинальности творческого мышления, самобытности. Их отличала глубокая культура и разносторонность, эрудиция и тонкий художественный вкус, что импонировало современникам и привлекало художников. Даже экспозиции выставок «Мира искусства», не говоря уже о работах, показанных на них, поражали продуманностью, цельностью, художественностью общего замысла, вкусом. Интерес мирискусников к прошлому был связан с их глубокими знаниями истории, быта и искусства эпохи французского классицизма и петровского времени, которыми художники особенно увлекались. Они открыли для русской публики искусство нашего XVIII века, красоту архитектуры классицизма, которую в конце XIX века было принято считать «казенной» и «неэстетичной». С деятельностью этого объединения связано возрождение в России искусства оформления книги, небывалый расцвет графики, пробуждение интереса к прикладному искусству и театральной декорации. Много внимания и сил уделял журнал воспитанию эстетического вкуса читателей и зрителей, культивировал, возводя до уровня искусства, художественную критику.
Мирискусники, видя свою цель в создании нового направления в русской культуре, не замыкались в узком кругу. Они стремились вовлечь в свои ряды все молодое, яркое, при условии наличия «крупицы таланта и художественной правды подлинного искусства»{10} в работах. Многие крупные русские художники начинали свой путь на выставках «Мира искусства». Из художников старшего поколения к «Миру искусства» примкнули В.А. Серов, И.И. Левитан и даже И.Е. Репин, привлеченные широтой эстетических позиций, четкой организацией выставочного дела, энергией его создателей.
С подлинным вниманием и пониманием отнеслись члены общества и к творчеству Остроумовой-Лебедевой, восхищаясь ее работами в области гравюры и поощряя ее занятия редким и трудным искусством ксилографии. Общение с Бенуа и его друзьями имело огромное значение для Остроумовой-Лебедевой. Через много лет после первой встречи с Бенуа, уже зрелой и признанной художницей, она писала: «…для меня Ваше знакомство и дружба, Ваше внимание ко мне было большим, выпавшим на мою долю счастьем в жизни. Я всегда это так понимала и благодарила и благодарю до сих пор судьбу за это. Вы как раз пришли ко мне в период моих тяжелых внутренних переживаний и сомнений. Когда из ученика, я чувствовала, настало время стать художником, когда он должен знать, что ему делать и как делать. Вы меня поддержали. Вы помогли мне найти себя как художника. Вы на многое прекрасное открыли мне глаза. Вы, надо признаться, просто сделали из меня художника…»{11}
Тесные и многолетние дружеские связи Остроумовой-Лебедевой с художниками круга «Мира искусства» делают особенно интересными и ценными для современного читателя страницы ее «Записок», посвященные этому объединению, членом которого художница была до его ликвидации в 1924 году, хотя оценка деятельности этого общества у автора несколько односторонняя.
Большое влияние на формирование мировоззрения художницы, на весь ее дальнейший путь в искусстве оказали революционные события 1905 года. Они всколыхнули всю Россию. Революция 1905 года, отношение к ней, к «свинцовым мерзостям» царизма наметили тот рубеж, который впоследствии, уже после октябрьских событий 1917 года, разделил дружный и связанный нерушимыми, казалось бы, узами общих симпатий и вкусов в искусстве кружок мирискусников на два лагеря. Большинство художников, активно приветствовавших первую русскую революцию, приняли, подобно Остроумовой-Лебедевой, и октябрьские преобразования.
По своему мировоззрению художница принадлежала к той части русской либеральной интеллигенции, которая ясно сознавала бессмысленную жестокость самодержавия и находилась в оппозиции к царскому правительству. Не понимая, безусловно, всей глубины общественного катаклизма, потрясшего страну в 1905 году, она воспринимала взрыв народного возмущения как справедливую битву «добра» со «злом».
Вместе со своими друзьями художниками Остроумова-Лебедева, сочувствуя борьбе за демократию и свободу, деятельно участвовала в организации и издании журналов политической сатиры «Жупел» и «Адская почта», печатавшихся в Петербурге в 1905-м и начале 1906 года. Вокруг этих изданий объединились М. Горький, Серов, Лансере, Билибин, Добужинский, Кустодиев и др. В «Жупеле» из работ Остроумовой-Лебедевой была помещена гравюра «Саркофаг», ставшая заставкой к стихотворению Гусева-Оренбургского «9 января». Участвуя в журналах, Остроумова-Лебедева открыто выступила на стороне демократических сил, активно примкнула к протесту передовой русской интеллигенции.
Разгром революции 1905 года вызвал глубокие изменения в настроениях русского общества. Активная деятельность, подъем сменились настроениями упадка и пессимизма. Охваченная глубоким идейным кризисом, значительная часть русской интеллигенции изменила демократическим идеалам, сменяя «вехи» и переходя на позиции буржуазного либерализма. Это вело к распространению ставших модными идей философского идеализма, религиозного мистицизма и символизма.
На рубеже 1910-х годов в русском искусстве возникает ряд новых, так называемых «левых» течений и художественных группировок. Каждая из них, как вспоминала Остроумова-Лебедева, выдвигала определенную программу, чаще всего формалистического характера, стремясь разрушить традиционные формы, виды и жанры искусства, изменить их характер, связи и взаимоотношения, пытаясь выразить тем самым протест против современного общественного уклада.
Следует отметить, что воссозданный в 1910 году после разрыва петербургских художников с московскими членами «Союза русских художников» «Мир искусства» с интересом следил за творческой деятельностью молодых и талантливых художников. Многие из будущих «бунтарей» начинали свой путь на выставках «Мира искусства». Это было практическим осуществлением принципа, которого всегда придерживалось общество: жизнеспособным, по словам Бенуа, может быть лишь то художественное объединение, которое не боится нового и умеет привлечь в свои ряды талантливую молодежь. Но «Мир искусства» 1910-х годов уже был не тот. Исчез полемический задор первых лет существования; стремление к художественной культуре, широте кругозора в искусстве, профессиональному мастерству получило общее признание. Авангардные позиции в искусстве заняли другие общества и объединения.
Не останавливаясь на подробностях идеологических построений символизма, кубизма, футуризма, беспредметничества и прочих «измов», постоянно сменявших друг друга после 1910 года на дорогах русского искусства, и рассматривая итоги деятельности этих часто противоборствовавших направлений в историческом плане, отметим, что нельзя удивляться отрицательной оценке исканий этих художников, данной Остроумовой-Лебедевой в «Автобиографических записках». Как подлинный художник-реалист, каким она оставалась всегда, она не могла принять теоретические концепции и практику русского «авангардизма», которые вели искусство в тупик.
В своих оценках «нефигуративного» искусства Остроумова-Лебедева была постоянна. Не приняла она и работ П. Пикассо, с которыми познакомилась на персональной выставке художника в 1926 году во Франции. Ей была глубоко чужда и непонятна трагедия творчества этого гениального мастера, порожденная мучительным разладом с действительностью.
