хорошо помнил, что в студенческие годы я не размышлял на эту тему, мне хватало и других забот, которые по прошествии многих лет просто позабылись.
Я щелкнул механизмом тетради и достал верхний лист, на котором было написано «Домашняя работа», дата – 12 апреля 1984 года, – мои имя с фамилией и номер группы. Затем шли какие-то смутно знакомые иероглифы, вроде бы связанные с числовыми преобразованиями, но я в душе не ебал, что они означают. Для работы таксистом дифференциальные уравнения не только не нужны, но и вредны.
Следующий лист начинался словом «семинар» и, очевидно, к домашке не относился. Я повертел лист с домашкой в руках в надежде на хоть какое-то озарение, но ничего подобного не произошло. Тогда я положил его на место и щелкнул зажимом. И буквально взвыл – мизинец попал под острые края одного из зажимов, которые буквально разодрали кожу в клочья. Всё же отечественная промышленность была склонна к производству средств разрушения, а не созидания, и к возможным травмам юзеров конструкторы относились с определенной долей пофигизма – мол, лес рубят, щепки летят. Я поднял ладонь, чтобы оценить ущерб, но внезапно замер и не среагировал даже тогда, когда капля крови попала точно в середину какого-то особо заковыристого уравнения.
– Эй, брат, всё в порядке? – окликнул меня Жасым.
Я промолчал, продолжая тупо глядеть на кровь, которая набухала над ранкой. Потом я всё же встрепенулся, засунул палец в рот и почувствовал солоноватый вкус.
– Чертова тетрадка, – промычал я.
Но мои мысли были совсем не о ранении.
Дело в том, что пока я перебрасывался ничего не значащими репликами со своими былыми соседями по комнате, я сформулировал, как мне казалось, очень правдоподобную версию случившегося. По моей теории, я находился не в общежитии заборостроительного института, который окончил сто лет тому назад. И нет никаких Демьянов и Жасымов с серьезными татарами, а Рыбка не ждет меня на семинаре с оформленным по всем правилам домашним заданием.
Просто по дороге с парковки со мной что-то случилось – я не знал, что именно, но что-то неприятное. Например, меня сбила машина или я сам неудачно упал из-за скачка давления. Но отзывчивые прохожие вызвали «скорую», та отвезла бессознательного меня по назначению, в какую-нибудь клинику, где врачи в белых халатах начали готовить мою тушку к операции, накачав сверх меры различными обезболивающими и прочими препаратами, изменяющими сознание. И поэтому мне кажется, что я снова молод, здоров и красив, что у меня впереди целая жизнь, что Демьян ещё не погиб в глупой драке с местными аборигенами, а Жасым не уехал в свой Казахстан, чтобы сделать его самым независимым государством на свете.
В этом сне я опаздывал на занятия, на которые не должен опаздывать, и говорил с теми, с кем в своё время не договорил. Но айболиты скоро закончат свои печальные дела, разбудят меня, и я снова окажусь почти шестидесятилетним таксистом с кучей болячек, без семьи, но с четырьмя потомками разного пола, которые относятся к биологическому отцу очень и очень по-разному, но скорее плохо, чем хорошо. Правда, я не был уверен, что хочу просыпаться. Реальная жизнь всегда хуже фантазии.
Но во сне нет боли, и крови тоже нет. Там может быть предчувствие того и другого, но ничего не может заболеть, пока ты не проснешься. Во сне нет тела, которое можно поранить, и нет крови, которая может вытечь из раны. Во снах человек это дух бесплотный, проживающий странную жизнь в обстоятельствах, которые выдумывает мозг.
И когда я поранил палец, когда вскрикнул от внезапной боли, когда моя кровь капнула на ту самую домашку, что с нетерпением ждала Рыбка – в этот миг я осознал, что всё происходит по-настоящему. Не во сне, как я думал, а на самом деле. Я здесь и сейчас, в каком-то числе какого-то месяца тысяча девятьсот восемьдесят какого-то года. Неделю назад мне стукнуло восемнадцать, и мы неплохо напились по этому поводу, хотя и зря. У меня впереди ещё как минимум сорок лет жизни, и, возможно, я смогу прожить её чуть лучше, чем уже прожил один раз. Мне дали ещё один шанс. И я совершенно не представлял, как такое стало возможно.
Я вытащил палец изо рта и внимательно осмотрел его. Рана ещё кровила, но уже не так сильно. Я замотал её полотенцем и оглянулся на Дёму с Жасымом, которые смотрели на меня с некоторым недоумением.
– Какой сейчас день? – хрипло спросил я.
– Пятница, брат.
Я любил Казаха за его способность не задавать ненужных вопросов.
– Что ты там…
– Тринадцатое апреля? – бесцеремонно прервал я Дёму, но тот не угомонился.
– Ты чё, Серый… – начал было он, но замолк, когда тяжелая рука Жасыма легла на его плечо.
– Да, – кивнул Казах, – внимательно глядя мне прямо в глаза. – Всё нормально, Серый?
– Надеюсь, – искренне ответил я. – Вот, палец поранил, – я протянул вперед замотанную в полотенце руку, как бы доказывая свои слова. – А год какой? Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый?
– Да.
– Ты чё, из-за раны год забыл? – всё-таки влез Дёма.
– Да нет, – отмахнулся я. – Просто уточнил. Мало ли.
И демонстративно пожал плечами. Я уже принял окончательное решение.
– Слушайте, парни, я сегодня в институт не поеду, – сказал я. – Соврите там что-нибудь, а? Типа – приболел, простудился, лежит с температурой, пьет аспирин горстями и малиновое варенье жрёт ложками?
– Какое варенье?..
– Дём, отстань, – попросил я. – Никакое. Жасым, ты как? Скажешь?
– Да скажу, конечно, без проблем, – взгляд его стал ещё более цепким. – Но ты чего-то не договариваешь, брат.
– Многие знания – многие печали, – улыбнулся я. – Что-то мне сегодня лениво куда-либо выбираться. Не знаю… надо отлежаться, думаю, за выходные в норму приду.
– Понятно… – протянул Казах. – Ладно, твоё дело. Учти, что Рыбка не любит симулянтов, она сама на первом занятии говорила.
– Да и фиг с ней, – отмахнулся я. – Домашку мою отдайте, пусть увидит, что я трудился, не щадя живота своего…
Я вырвал лист с домашним заданием и с уже ставшей бордовой кляксой крови и протянул его Жасыму. Снова экспериментировать с защелкой, которая, видимо, разрабатывалась в качестве капкана на мелкую дичь, мне не хотелось.
– Твоё дело… – повторился Казах. – Дём, пойдем. Уж тебе-то точно нельзя пропускать Рыбку, иначе не видать тебе зачёта как своих ушей.
– Если их отрезать, он их может увидеть, – зачем-то сказал я.
Дёма опасливо глянул на меня, подхватил сумку и скрылся за дверью. Казах чуть замешкался.
– Ты точно в порядке? – спросил он.
Я знал, что
