как раз такими, какими я их помнил на первых курсах. Но они-то должны были видеть, что я уже старик? Пару месяцев назад я отпраздновал свой пятьдесят восьмой день рождения, и прожитые годы отчетливо выделялись на моем лице и на теле. Они не могли их не заметить. И не могли не понимать, что в моём возрасте о дифференциальном исчислении думать поздновато.
– Хорошо, хорошо, встаю.
Лица соседей пропали из поля зрения, я напрягся и сел. Получилось как-то непривычно легко – не чувствовалось ни ломоты в суставах, ни пивного брюха, ни давно нетренированной спины. Всё получилось в одно движение – и вот я с удивлением осматриваю окружающую меня обстановку.
Я ожидал увидеть либо свою квартиру – просторную двушку в одном из человейников Новой Москвы, которую сумел приобрести после третьего развода. Ну или больничную палату – если вспомнить, что прихватило меня на улице. Но я видел нашу комнату в общежитии, которую мы делили с Демьяном и Жасымом. И они сами никуда не делись – стояли и улыбались. Низкий и какой-то невдалый Дёма и широкий и мощный Казах, который один легко ворочал огромный деревянный шкаф, доставшийся нам от предыдущих поколений студентов. Помниться, он смог на своём горбу и без посторонней помощи протащить по лестничным маршам – лифт в общаге вечно не работал – холодильник «Юрюзань», купленный нами вскладчину по случаю ещё в сентябре.
Небольшая комнатка – пять на три метра – с большим окном, у которого настолько рассохлась рама, что на зиму мы завешивали его одеялом. Вон оно лежит на подоконнике – видимо, вчера было тепло. Кровать Демьяна как раз под окном – он объяснял это тем, что родом из Заполярья и что ему холод не страшен. Врал, конечно, потому что вечно хлюпал носом, спасаясь водкой с перцем – не настойкой, а так, вприкуску. Его угол обклеен поверх обоев журнальными страницами с красотками в купальниках; в следующем году он станет фанатом евродиско и набор картинок изменится на Си Си Кэтч, Сандру, Сабрину, Саманту Фокс и других плохо отличимых внешне певиц с огромными сиськами и узкой талией.
Казах спал напротив меня вдоль стены с дверью в общий с ещё одной комнатой тамбур. У него всё было поскромнее – всего лишь тумбочка в изголовье да флаг Казахской ССР на стене; флаг был старого образца, без голубой полосы внизу, зато с названиями республики на русском и казахском языках. Националистом Казах не был, казахский язык знал лишь на уровне отдельных слов, но любил то впечатление, которое этот флаг производил на коменданта и на членов студсовета. Те почему-то были искренне уверены, что красное полотнище с надписью – это какое-то выступление против Советской власти, но доказать ничего не могли.
У меня на стене ничего не висело – по моим воспоминаниям, до конца первого курса я не нашел ничего достойного, чтобы повесить на свободное место, но, скорее всего, виной тому была моя обычная лень. Вот и порванные обои, которые, по-хорошему, надо бы подклеить, чтобы разрыв не пошёл дальше – но они так и остались в этом состоянии, когда я съезжал отсюда. Рядом с кроватью стояла моя кособокая тумбочка, а под ней я нащупал собственные изношенные до дыр тапочки. Глянул вниз и увидел ещё одну хорошо забытую вещь – у ножки кровати притулилась сумка из кожи молодого дермантина с ремнем и модной надписью «Спорт».
Я узнавал это всё, словно был здесь буквально вчера. Но ведь прошло уже сорок лет, кому пришло в голову восстанавливать нашу комнату в задрипанной общаге? И что всё это значит?
– Эй, поторопись, брат, Рыбка, – напомнил Казах.
Демьян уже копался в завалах книг и тетрадей на своей тумбочке – видимо, пытался собрать набор для сегодняшних занятий.
– Хорошо, брат, – откликнулся я.
Вроде он не обижался на такие подколки.
– Иди уже, умойся хотя бы, а то на твою морду лица смотреть больно, – всё же огрызнулся Казах. И, подумав, добавил: – Брат.
Я хмыкнул, но ничего на это не ответил.
Всякие умывальные принадлежности нашлись в ящике тумбочки, а относительно свежее полотенце – обычное, вафельное, в клеточку – было обмотано вокруг никелированной спинки кровати. Ванная у нас была общая на обе комнаты нашего блока, туда вела узкая дверь из тамбура – мне пришлось подождать, пока наши соседи, два татарина откуда-то из Башкирии, не пройдут на выход. Вот эти как раз были националистами, хотя всячески маскировались. Но при этом почти постоянно лопотали по-татарски, не пили спиртное, не ели свинину и не делились посылками с родины с очень вкусными – судя по запаху – эчпочмаками.
В ванной имелось зеркало, в которое я глянул первым же делом. Оттуда на меня посмотрел очень молодой я. Лицо у этого меня ещё не раздалось вширь, а под глазами не проявились тяжелые мешки. Этот я давненько не был в парикмахерской, и имел на голове настоящее воронье гнездо растущих в разные стороны волос. Я несколько минут всматривался в отражение, пытаясь привыкнуть к мысли, что сейчас я выгляжу так, но так и не смог этого сделать. Меня всё больше мутило от осознания нереальности происходящего.
Я вздохнул, вытер лицо и вернулся в комнату.
– Что у нас сегодня?
– Алгебра, потом пара лекций по физике и час истории, – отозвался Демьян.
Так. Я напряг память, которая услужливо подсказала, что надо поискать в тумбочке. Там нашлись учебники по физике и истории, какие-то тетради, но ничего по алгебре не было.
– Блин, куда я дел эти диффуры? – спросил я в пространство.
– В сумку ты всё вчера бросил, – ответил Жасым. – Сразу, как мы домашку сделали, так и закинул. Посмотри.
Я немного удивился, но постарался не подать виду. Тот факт, что у нас в институте были домашние задания, начисто испарился из моей памяти. Про то, что я эти задания даже делал, я тоже благополучно забыл.
В сумке действительно обнаружился нужный том Лифшица, а также блочная тетрадь – модная и удобная, словно специально придуманная для студентов. Мать откуда-то притащила её с несколькими сменными блоками, когда я ездил домой после зимней сессии – вряд ли она просто купила эту роскошь в магазине. Хотя на коленкоровом блоке была цена – рубль двадцать, а блоки стоили по двадцать копеек. Недешевое удовольствие по тем временам, но таскаться с общей тетрадью на сорок восемь листов по каждому семинару и по каждой лекции было бы, наверное, дороже. Впрочем, я
